Паутина

— Я действительно не понимаю происходящего, уважаемые эфенди, — заговорил он по-турецки. — Какие цепи преследовала Бухарская революция? Возвысить машкобов[3], русских, персюков или… нечто другое?

Мухитдин-Махдум иронически усмехнулся.

— Господин редактор, — сказал он, — как бы там ни было, но мой дом — не редакция ваших «Бухарских известий». Оставьте своих тюрков в покое и говорите хотя бы здесь на нашем языке.

Все рассмеялись, но Саиди возразил:

— Ошибаетесь, мой эфенди. Мы — тюрки, и наш язык, наши великие традиции и обычаи, наша кровь, наконец, — тюркские. Мы должны всюду говорить и писать по-турецки. Вот почему я и удивляюсь, что мы вынуждены почти в каждом номере давать статьи, информации и объявления на персидско-таджикском языке. Это ли не позор нации?

— А кто вам дает указания делать это? — спросил Назир-комиссар.

— Кто же еще, как не Цека и Революционный Комитет!

— Тут, конечно, замешан непосредственно Куйбышев, — вставил Мухитдин-Махдум. — Они это делают, чтобы быстрее разъяснить населению политику большевиков… Скажем прямо, — умно делают! В конце концов кто еще, кроме ваших «туркиз-яшариз»[4], понимает вас?!. Большинство людей в городе говорят по-таджикски, а вы хотите их силой обратить в своих тюрков. Кому это сейчас нужно?

— Золотые слова! — воскликнул Ахрорходжа, до сих пор молчавший. — Мы потомки великого потрясателя Вселенной Чингиз-хана, мы не забываем об этом, но по-турецки не говорим и не видим в этом никакой необходимости.

— Подождите! — поднял руку Назир. Голос его прозвучал властно. — Речь идет не о таджиках и тюрках, а о цели нашей революции. — Он помолчал, потом добавил: — В чем эта цель заключается? По-моему, в том, чтобы взять власть в свои руки. Добились мы этой цели? Да, но только до некоторой степени. Мы разобщены, у нас нет тесного союза, каждый живет и действует на свой страх и риск. А это используют другие. Крикливые машкобы, ткачи-кустари и прочий сброд, ногайцы и русские могут захватить наши места.

— Что верно, то верно, — поддержал Назира Мухитдин-Махдум. — Мы, по правде говоря, беспечны и нерешительны. Что такое власть? (Он злобно прищурился). Это — сила, могущество, мощь! У кого сила, тот и власть! И мы должны показать свою силу, иначе потеряем власть. Иначе…

— Что вы предлагаете? — остановил его Назир.

— Я предложил… тем, наверху, чтобы предоставили мне людей, оружие и — главное — свободу действий… Пусть, — усмехнулся Махдум, — дадут мне за городом «дачу»… тогда я смогу убирать этих выродков по одному. Часть из тех, власть имущих, — наши люди, они, конечно, согласились со мной. Создадим, сказали, «Окружную комиссию» с задачей оборонять город от басмачей. Но для того, чтобы принять это решение, нужно перетащить на нашу сторону большинство. Вы должны сказать об этом своим друзьям, господин Назир… А вам, ака-Кори, и вот таким, как ишан, — кивнул Махдум на Ахрорходжу, — нужно осторожно выявлять особо опасных для нас людей и сообщать мне.

— Хорошо, — сказал Кори. — Но под каким предлогом вы будете арестовывать горожан? Ведь ваша власть распространяется только на туманы…[5]

— Доберемся и до горожан! — пренебрежительно махнул рукой Махдум. — Мы будем обвинять их в том, что они помогают басмачам деньгами, продуктами… найдем чем. Оснований для смертных приговоров будет более чем достаточно.

Назир в сомнении покачал головой.

— Нет, до всех не добраться. Открыто арестовывать всех мы не сможем. Люди могут догадаться… Окружная комиссия, конечно, поможет убирать тех, кто стоит на нашем пути, но иногда и она будет бессильной.

— Я?! — прошептал Мухитдин-Махдум, и глаза его вспыхнули гневом. — Я буду бессильным?! Да я всех этих чекистов и их друзей-пособников могу уничтожить, дайте мне только людей и винтовки… Людей и винтовки! — выкрикнул он.

— Людей и винтовки дадим, — спокойно ответил Назир. — Вы открывайте свою кушишхону[6] за городом, работайте, но этого мало. Нам нужно еще и умело действовать…

— Каким образом? — спросил редактор Саиди, снова поправляя очки.

— Каким образом? — Назир на мгновение задумался, затем медленно заговорил. — Вы знаете, конечно, как действует паук… Он раскидывает свою тонкую, почти невидимую сеть, а сам прячется в укромном месте и ждет. Он долго и терпеливо ждет. Но вот летит муха. Она или не видит паутины, или не думает об опасности, летит — и попадает в расставленную сеть. Муха бьется, жужжит, вырывается, но запутывается все больше и больше, и наконец, обессилев, затихает. Вот тогда-то и выползает из своей засады паук. Он подползает к жертве и сосет ее кровь в свое удовольствие…

— Ну и что же из этого следует? — спросил редактор. — Я не понимаю сути вашей аллегории.

— Суть моей… как это? — аллегории, — усмехнулся Назир, — понять нетрудно. Но для этого вы должны увидеться прежде с самим пауком?

— С пауком?

— Да, с пауком, только на двух ногах и с двумя руками… Что скажете на это вы, Махдум?

— Объясните, пожалуйста, подробнее, — уклончиво ответил Махдум. — Какое все это имеет отношение к нашим делам?