Паутина Большого террора

Сложные случаи разбирались годами. Французский коммунист Жак Росси, родившийся в Лионе, был отправлен в лагеря после нескольких лет преподавания в Москве и в 1958 году все еще пытался вернуться на родину. Получив отказ в выездной визе во Францию, он подал заявление на выезд в Польшу, где, как он объяснил властям, жили его брат и сестра. Снова отказ[1512]. С другой стороны, иногда власти неожиданно снимали все возражения и отпускали иностранца восвояси. В 1947 году, в разгар послевоенного голода, НКВД внезапно освободил несколько сот тысяч военнопленных. С политикой это ничего общего не имело: просто советское руководство увидело, что людей нечем кормить[1513].

Репатриация шла в двух направлениях. Если к концу войны огромное количество западноевропейцев оказалось в СССР, то не меньшее число советских граждан находилось в то время в Западной Европе. Весной 1945 года за границей СССР было более 5,5 миллиона граждан страны. Часть из них составляли красноармейцы в нацистских лагерях для военнопленных. Другая категория — люди, вывезенные в Германию и Австрию на принудительные работы. Были и такие, кто сотрудничал с нацистскими властями во время оккупации и ушел на запад вместе с немецкой армией. До 150 000 человек насчитывали «власовцы» — бывшие советские военнослужащие, сражавшиеся, чаще всего по принуждению, против Красной Армии под началом перешедшего на сторону немцев генерала Андрея Власова или в других созданных гитлеровцами подразделениях. Часть из тех, кого Сталин хотел вернуть на родину, составляли, как ни странно, люди, даже не имевшие советского гражданства. Это были «белоэмигранты», проживавшие в разных странах Европы, в частности в Югославии. Сталину они тоже были нужны: никто не должен был уйти от большевистской кары.

И в конце концов он их получил. Среди многих спорных решений, принятых в феврале 1945 года на Ялтинской конференции, было согласие Рузвельта и Черчилля на возврат в СССР всех советских граждан независимо от их личной судьбы. Хотя в подписанных в Ялте документах не было напрямую сказано, что союзники обязуются возвращать советских граждан насильственно, фактически происходило именно это.

Многие, впрочем, хотели на родину. О своем решении вернуться в СССР вспоминал Леонид Ситко, подростком угнанный в Германию, бежавший из немецкого концлагеря, после войны вступивший в Красную Армию, арестованный и прошедший через ГУЛАГ. В 1950 году он выразил свои чувства в стихотворении:

Дороги четыре — страны четыре.
В каждой из трех — покой и уют.
В четвертой, я знал, поломают лиру,
А меня, наверно, убьют.
И что же? Трем странам сказал я: Адью!
И Родину выбрал свою[1514]

.

Других, напуганных тем, что могло с ними случиться по возвращении, уговаривали сотрудники НКВД, объезжавшие разбросанные по всей Европе лагеря для военнопленных и перемещенных лиц. Чекисты прочесывали лагеря, искали там русских и рисовали им картину светлого будущего на родине. Всем обещали прощение:

«Пусть вас и заставили надеть немецкую форму, страна все равно считает вас своими сыновьями…»[1515].

Некоторые, особенно те, кто уже был знаком с советским «правосудием», естественно, возвращаться не хотели. «На Родине всем найдется место», — сказал советский военный атташе в Великобритании группе советских военнослужащих в йоркширском лагере для военнопленных. «Мы знаем, какое место найдется нам», — ответил один[1516]. Тем не менее офицерам союзнических армий было приказано отправлять таких людей на родину, что они и делали. В Форт-Диксе, штат Нью-Джерси, 145 советских граждан, взятых в плен в немецкой военной форме, забаррикадировались в бараке, не желая возвращаться в СССР. Американские солдаты пустили в помещение слезоточивый газ, и тогда те из русских, кто не покончил самоубийством, бросились на них с кухонными ножами и палками и некоторых ранили. Потом они говорили, что хотели заставить американцев перестрелять их[1517].