Паутина Большого террора

В очередной раз страну охватили страх и паранойя. Некоторые еврейские деятели культуры, боясь за себя, подписали письмо, осуждающее «врачей-вредителей». Сотни других еврейских врачей были арестованы. По стране прокатилась волна антисемитизма, многие евреи потеряли работу. Ольга Адамова-Слиозберг в карагандинской ссылке слышала разговоры о посылке, присланной из Америки некоему Рабиновичу. В посылке якобы была вата, а в вате — тысячи сыпнотифозных вшей[1646]. В Каргопольлаге до Исаака Фильштинского доходили «слухи о намеченном этапировании заключенных-евреев в особые лагеря на Дальнем Севере».

И вот, когда казалось, что после «дела врачей» десятки тысяч новых арестантов будут отправлены в лагеря и ссылку, когда над Берией и его людьми сгущались тучи, когда на ГУЛАГ надвигался непреодолимый экономический кризис, Сталин умер.

Глава 23 Смерть Сталина

Последние деенадцать часое уже было ясно, что кислородное голодание уееличиеалось. Лицо потемнело и изменилось, постепенно его черты станоеились неузнаеаемыми, губы почернели…

Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент — не знаю, так ли на самом деле, но так казалось — очевидно, в последнюю уже минуту, он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью…

Светлана, дочь Сталина

Если в 30-е годы многие советские заключенные верили, что ГУЛАГ — это гигантская ошибка, огромная осечка, каким-то образом укрывшаяся от справедливого и доброго взгляда товарища Сталина, то в 50-е годы подобных иллюзий почти ни у кого уже не осталось. Как писал один бывший лагерный врач,

«к Сталину отношение в лагере было однозначным. Подавляющее большинство знали и понимали, что из себя представлял этот человек. Понимали, что это тиран, что он подмял под себя великую страну и что судьба каждого из заключенных как-то связана с судьбой Сталина»[1647].

В последние годы жизни диктатора политзаключенные уповали на его смерть, молились о ней и часто, хотя и осторожно, чтобы не прослышали стукачи, говорили между собой на эту тему. С сожалением вздыхали: «Грузины долго живут». Даже когда по радио объявили, что вождь болен, надо было вести себя очень осмотрительно. Надежде Улановской о болезни Сталина сказала заключенная, о которой было известно, что она стукачка. Улановская нарочито равнодушным тоном ответила:

«Ну, что же? Каждый может заболеть. Врачи хорошие, вылечат»[1648].

5 марта 1953 года, когда официально объявили о его смерти, некоторые продолжали соблюдать осторожность. В Мордовии политические старательно прятали свою радость — боялись заработать второй срок[1649]. В Магадане «бабы голосили об усопшем со всей истовостью»[1650]. Павел Негретов, находившийся в Воркутлаге, услышал о событии в столовой во время обеда. Начальник лагпункта прочел официальное сообщение и не прибавил от себя ни слова.

«Он это прочел, стояла гробовая тишина, никто ничего не сказал»[1651].

В одном норильском лагпункте заключенных собрали во дворе, и они с суровым видом выслушали известие о смерти «великого вождя советского народа и всего прогрессивного человечества». Затем последовала долгая пауза. Наконец один заключенный поднял руку:

«Гражданин начальник! Жена прислала мне деньги, они зачислены на мой счет. Здесь я их использовать все равно не могу, можно как-нибудь их потратить на цветы для нашего любимого вождя?»[1652]

Но были и такие, кто открыто выражал радость. В Степлаге, согласно воспоминаниям, раздавались дикие вопли восторга. В Вятлаге заключенные кидали вверх головные уборы и кричали: «Ура!!!»[1653]. На центральной улице Магадана один ссыльный приветствовал других возгласом:

«С праздничком вас! Со светлым Христовым воскресеньем!»[1654].