— Вот представь себе... Семечко упало в землю, укоренилось, начало прорастать, но дереву требуется слишком много лет, чтобы окрепнуть, а это, скажем, очутилось на самом краю склона, беззащитное перед сильным северным ветром... Каждый год его сгибало в одну и ту же сторону, но юное деревце ещё возвращало себе прямую осанку, а взрослея, становилось всё твёрже и неподатливее, и, с каждым новым разом принимая порыв ветра, уже не тратило лишних сил на выпрямление, разумно предпочитая остаться согнутым. Так оно совсем привыкло к атакам своего врага и росло, гордое тем, что защищает от ветра другие деревца. Но за любое дело приходится платить, и за злое, и за доброе. Дерево поплатилось тем, что часть его волокон, рождённых для борьбы, не годится к мирному существованию лавкой или столом... Вот так.
Малыш слушал, как заворожённый, а по окончании рассказа, спросил:
— Значит, это дерево-воин?
— Пожалуй.
— Ух ты...
Он провёл ладошкой по шершавой поверхности.
— Тогда его нужно похоронить, как воина!
— Непременно. Похоронишь и прочтёшь над ним молитву, но сначала позволь ему потрудиться. Напоследок.
— Но вы же сказали, оно не годится для...
— Для мира? Нет. Но я собираюсь предложить ему как раз сражение, а не покой. И думаю, оно не будет против.
Васильковые глаза моргнули:
— Правда?
— Правда. Твой папа выпилит нужную мне часть, а всё остальное пойдёт на погребальный костёр. Согласен?
Мальчуган с серьёзным видом обдумал моё предложение и торжественно кивнул, а я поднялся и подошёл к верстаку, только там обнаружив, что мастер тоже слушал мою сказку: в светло-синих, чуть тусклее, чем у Тамми, глазах, был заметён почти детский восторг.
И первый же вопрос касался услышанного:
— Вы плотничаете сами?
— О, нет. Разве что, иногда правлю расшатавшуюся мебель. У меня нет достаточного таланта. Просто мой отец любил повозиться с деревом, а я часто смотрел, как он работает... Вот и насмотрелся.
Мастер качнул головой:
— И про крень он вам рассказывал?
— Немного он, немного книги... Большую часть я всё равно придумал сам, чтобы развлечь вашего сына.
Светлые брови недоверчиво сдвинулись:
— Придумали ли? А мне так кажется, дерево вам само всё рассказало. И с превеликим удовольствием, потому что по вам сразу видно: человек хороший, с пониманием.
— Для дерева, может, и хороший... Ох, совсем вы меня с толку сбили! Сможете распилить?
Мастер повертел заготовку в руках.
— Смотря, как.
— Мне нужен брусок с сечением в ноготь большого пальца, не крупнее. Причём, ровнёхонько вот по этому годовому кольцу. Справитесь?
— Почему не справиться? Справлюсь. Только у пилы полотно придётся несколько раз поменять, да потом точить...
— Я оплачу все расходы.
— Ладно, что не спилим, то сострогаем, — решил мастер. — Шлифовать сильно?
— Не слишком. Потом его нужно будет распилить на кубики.
— Кубики?
— Да, по размеру игральных костей: хочу приятелю подарок сделать.
Он удивился:
— Так чего не выбрали дерево понаряднее да получше?
— Ничего, мой подарок всё равно запомнится. И ещё как!
На встречу парень опоздал. Не скажу, что и я пришёл вовремя: мне ведь нужно было ещё вырезать и раскрасить картинки на гранях кубиков, да самому познакомиться с характером новорождённых костей, но мой вчерашний противник и вовсе не торопился. Две тилы эля и миска тушёных овощей с колбасками благополучно закончили существование в моём желудке прежде, чем порог переступило бледное и хмурое утреннее видение. Наверное, не поверил мне, а зря: если предлагаю помощь, никогда от своих слов не отказываюсь. Даже если помощь не хотят принимать. Особенно, если не хотят: я ж старался, время тратил и силы, значит, надо всучить. Хоть по доброй воле, хоть против неё.
Моё присутствие в назначенном месте в назначенное время парня на подвиги не вдохновило: за стол он плюхнулся всё с тем же унынием на лице. Странно... Вроде бы, утром при расставании воодушевление начинало проклёвываться. А, ладно! Мне-то что?
Приветствую:
— Доброго дня!
— Уже пристойнее желать доброго вечера, — скривился он.
— Ну, добрый вечер будет или злой, нам неизвестно, да и не очень-то он нас будет слушать... А вот день выдался на славу.
Парень покосился на опустошённую мной кружку и сделал понятный для себя вывод:
— Напился, вот и день славным кажется.
— Положим, для того, чтобы напиться, этого сосуда будет недостаточно, — возразил я. — Но решение твоих проблем и моя трезвость не имеют друг с другом ничего общего. Вот, держи.
Он посмотрел на выстроившиеся по столу пять кубиков, потом перевёл взгляд на меня.
— Это и есть те самые кости, что...
— Помогут тебе выиграть. Да.
— Больно уж они неказистые.
— Тебе нужна красота или польза? По крайней мере, не кособокие.
— А руны? Их едва различить можно.
— Для того и существует цвет, чтобы различать. К тому же, хоть пером я пишу ровно, резчик по дереву из меня никакой.
Льдистые глаза потемнели:
— Ты сам их делал, что ли?
— Сам. И можешь мне поверить: в этом их несомненное достоинство!