Мне очень хорошо знакомо чувство, волны которого плещутся в голосе Ливин. Я знаю, каково в один миг превратиться из властьпредержащего в пыль под ногами. Знаю, но не спешу утешать. Не спешу говорить: твоя помощь была очень важна для меня. Почему? Потому что на самом деле вмешательство девушки оказалось лишним. Подворья не напали бы на патруль. Если уж пробравшийся в лазарет наемник не рискнул выпустить ни одной стрелы, магической или арбалетной, по предполагаемой «засаде», сомнений не остается: в покойную управу меня доставили бы целым и невредимым. И самое занятное, все время нахождения там я оставался бы в безопасности. Наверное. Может быть.
Она действовала из лучших побуждений, исполняя приказ, но ее усилия оказались бессмысленны и напрасны. Все, что они натворили, это раскрыли мне тайну, которую Ливин, уверен, предпочла бы хранить до самой смерти. Как нелепо! Почему мы, стараясь сделать доброе дело, приносим себе и миру только вред? Зато, искренне отдаваясь злу, чувствуем настоящее удовлетворение? Несправедливо, верно? Но такова жизнь. Справившись с волнениями и не покинув мэнора, «белошвейка» добилась бы поставленной перед ней цели. Но получилось наоборот: именно стремление ускорить ход событий и устранить препятствия свело все уже имеющиеся достижения на нет…
О чем думает печальная молодая девушка, прячущая все чувства под маской спокойствия и терпеливо ожидающая развязки? Думает, что Сэйдисс выразит недовольство, узнав о постигшей ее посланницу неудаче. Думает, какую кару получит от повелительницы. Думает, что все было напрасно, и не стоило даже затевать глупую игру: следовало сразу и во всем признаться… Думает о многом. Но вряд ли хоть крупица ее мыслей сейчас отдана сожалениям о несостоявшемся соединении судеб. Впрочем, я тоже не переживаю. О чем жалеть? О чудовище, от которого волей случая легко и просто избавился? Не вижу мало-мальски весомой причины. Делить постель с женщиной, способной
И все же…
— И все же, я скажу: спасибо.
— За что?
Она, конечно же, понимает: не за пробитую грудь. Но других поводов благодарить не видит. Не может увидеть. А я смотрю с кочки повыше. Чуть-чуть. На полголовы.
— Спасибо за то, что перестала обманывать.
В самом деле, могла ведь отговориться, отшутиться, сделать невинное личико и наплести с три короба небылиц. А я бы поверил. С радостью поверил бы, потому что безопасная и ни к чему не обязывающая ложь приятнее убийственной правды. Но Ливин не сделала ни единой попытки уклониться от разговора. За что ей честь и хвала. Но это еще не все:
— И спасибо за то, что обманула.
Прозрачно-зеленые глаза растерянно округлились. Не понимает? Что ж, возможно. Но объяснять не буду. Стыдно. Не хочется признаваться в собственных грешках.
Я не считал себя завидным женихом. И наверное, не буду считать. Но игра Ливин, пусть целиком и полностью проведенная «из-под палки», согласно приказу и прочая, помогла мне обрести уверенность. Поверить в себя. Вернее, поверить, что и на мою долю богами отсыпаны те же милости, в которых находят утешение другие люди. Почувствовать, что могу быть желанным. Понять, что ничем не хуже любого жителя Нэйвоса, неважно, из Мраморного кольца или из бедных кварталов. За несколько дней я смог прожить целую жизнь, наполненную новым смыслом — как же можно не поблагодарить женщину, подарившую мне это чудо?
Но признаться… Не могу. Пока. Позже, наверное, отважусь, а сейчас не способен выбрать: засмеяться или со всей дури ударить кулаком в стену. Потому что в моей душе сошлись в поединке два упрямых противника…
Нить семнадцатая.
Извлечь выгоду
Можно из любой беды.
Заплатив сердцем.
Когда между собой сражаются радость и бешенство, еще полбеды. Но если поединщики равны силами, душе ничего не стоит треснуть и рассыпаться мелким крошевом мутных стеклянных осколков. Бешенство, потому что все снова решали и решили за меня. Радость, потому что теперь стало доподлинно известно: есть люди, готовые сделать для меня больше, чем того заслуживаю. В компании примерно таких мыслей и чувств я возвращался в мэнор. Хис предпочитал не попадаться на глаза, сопя где-то за спиной и лишь изредка забегая вперед, видимо, чтобы все же напоминать хозяину о своем существовании.