Паутина и скала

Ага! Хорошую глыбу за десять центов, перевязанную шпага shy;том, который врезается, как бритва, в мою потную ладонь; глы shy;бу, которая измочит мне всю штанину; которая колотит, трет, ца shy;рапает, холодит мое несчастное колено, покуда не сдерет кожу до мяса; по голым, чувствительным ногам ползут холодные струй shy;ки, а это лишает меня всякой радости жизни, заставляет клясть день своего рождения – и все потому, что ты забыла «вывесить знак», все потому, что ты не подумала о двадцати фунтах льда!

Или это будет наперсток, или коробка иголок, или катушка ниток, в которых ты срочно нуждаешься! И я должен «сбегать» куда-то за такой вот мелочью, за содой, солью или сахаром, фун shy;том масла или пачкой чая!

Ради Бога, никаких наперстков, никаких катушек! Если я должен отправиться куда-то с заданием, поручи мне мужскую ра shy;боту, дай мужское поручение, как делал мой отец! Отправь меня с одним из его негров привезти телегу ароматных сосновых бре shy;вен, править двумя серыми мулами! Отправь меня за телегой пе shy;ска к реке, где я буду ощущать запах теплого желтого потока, пе shy;рекрикиваться с купающимися ребятами! Отправь в город на его склад стройматериалов, на Площадь, где искрятся под солнцем машины. Отправь купить что-нибудь на городской рынок, там пахнет рыбой и устрицами, там прохладная зелень овощей, хо shy;лодное, развешенное на крюках мясо, мясники в соломенных шляпах и забрызганных кровью фартуках рубят и режут. Отправь меня к жизни, к делу, к свету дня; только ради Бога, не мучь ка shy;тушками, нитками, запекшейся глиной и неуклюжими рахитика shy;ми негритянского квартала!

– Сынок, сынок!.. Куда запропастился этот глупый мальчиш shy;ка!.. Слушай, мальчик, тебе придется сбегать…

Джордж бросил мрачно-задумчивый взгляд в сторону дома. Ничего не говорите, милостивая леди; никуда я не сбегаю. Сей shy;час три часа, и я хочу побыть в одиночестве.

С этими мыслями, чувствами, словами он перекатился, скрылся из виду под «надежную» сторону дерева, с наслаждени shy;ем зарылся голыми пальцами ног в прохладную зеленую траву, подпер ладонями подбородок и принялся созерцать свою ма shy;ленькую трехчасовую вселенную.

«Маленький ребенок, слабый эльф» – двенадцатилетний, в октябре ему исполнится тринадцать. Сейчас, в мае, он на полпу shy;ти к этой годовщине, и мыслям его доступен весь мир. Он не вы shy;сок и не грузен для своего возраста, но силен, широк в плечах, руки у него до смешного длинные, с большими кистями, ноги тонкие, чуть кривые, длинные плоские ступни; маленькое лицо с живыми чертами, глаза глубоко посажены, взгляд их быстр и спокоен; невысокий лоб, большие оттопыренные уши, копна ко shy;ротко стриженных волос, большая голова выдается вперед и ка shy;жется слишком тяжелой для тонкой шеи – не на что смотреть, чей-то гадкий утенок, мальчишка как мальчишка.

И однако – лазает по деревьям, как обезьяна, прыгает, как кошка; может подскочить и ухватиться за ветку клена в четырех футах над головой – кора уже отполирована его большими ладо shy;нями; может молниеносно взобраться на дерево; может пройти там, где не пройдет больше никто; может влезть на что угодно, ухватиться руками и уцепиться пальцами ног за что угодно; мо shy;жет измерить стену утеса, будь в том необходимость, может вска shy;рабкаться чуть ли не по стеклянному листу; может поднимать ве shy;щи пальцами ног и удерживать; может ходить на руках, сделать, прогнувшись, «мостик», просунуть голову между ног или обвить ногами шею; может свернуться обручем и катиться, как обруч, может подскакивать на руках и крутить сальто – прыгать, лазать, подскакивать, как никто из мальчишек в городе. Он – нелепо выглядящее маленькое существо, по сложению нечто среднее между обезьяной и пауком (друзья, разумеется, прозвали его Обезьян) – однако глаза и слух у него острые, увиденное и услы shy;шанное удерживается в его памяти, нос вынюхивает неожидан shy;ные запахи, дух непостоянный, быстрый, как молния, то воспа shy;ряет ракетой ввысь, безумный от восторга, обгоняя ветер и сам полет в эфирной радости небесного блаженства, то погружается в невыразимое, крайнее, черное, безмерное уныние; он то лежит на мягкой траве под кленом и, забыв о времени, думает о своем трехчасовом мире; то подскакивает на ноги кошкой,- словно воспаряющая ракета внезапной радости, – затем кошкой влеза shy;ет на дерево и хватается за нижнюю ветку, потом по-обезьяньи влезает на дерево и по-обезьяньи спускается, то неистово катит shy;ся обручем по двору – и наконец снова лежит животом на траве, глубоко погрузясь в дремотный трехчасовой отдых.