Паутина и скала

– Нелепая фигура, которую вы видите, это не я. Не обращайте на нее внимания. Забудьте о ней. Я такой же, как вы. Я один из вас. По shy;жалуйста, постарайтесь видеть меня таким, как есть. Кровь моя струится по жилам, она такая же красная, как ваша. Я во всем состою из тех же веществ, рожден на той же земле, живу той же самой жизнью и ненавижу ту же самую смерть, что и вы. Я во всех отношениях один из вас и хочу получить свое законное место среди вас немедленно!

В то время он был раздражительным и злобным, ненавидел свое тело, потому что оно вставало между ним и его самыми сокровенны shy;ми желаниями. Презирал его, поскольку присущие ему чувства обо shy;няния, вкуса, зрения, слуха и осязания никогда не давали, как и надлежит всякой плоти, ощущения окончательной, захватываю shy;щей, полнейшей сущности жизни, несравненной радости бытия. Поэтому он колотил тело в своем безумии, изнурял, не щадил его под жестоким бичом своих неутолимых желаний и голода, пре shy;вратил в сосуд того безумного вожделения утробы, мозга, сердца, которое в течение четырех тысяч дней и ночей не давало ему на shy;яву ни минуты покоя. Проклинал, потому что тело не могло вы shy;полнить той сверчеловеческой задачи, которую он возложил на него, ненавидел, потому что жажда тела не могла сравниться с его жаждой ко всей земле и всему живущему на ней.

Но теперь Джордж не испытывал этих чувств. Фигура в зерка shy;ле походила на удобное одеяние, которое он носил всю жизнь и от которого на минуту отказался. Его нагой дух вышел из этой грубой оболочки, и это облачение из костей и плоти отвечало ду shy;ху взглядом, пробуждая в нем чувство приязни и уважения, с ка shy;ким мы смотрим на любую старую вещь – башмак, стул, стол или шляпу, – которая жила с нами одной жизнью, служила нам верой и правдой.

Теперь они оба немного помудрели. Эта плоть не предавала его. Она была сильной, стойкой, неимоверно чувствительной в сфере своих чувств. Руки были слишком длинные, ноги слишком короткими, кисти рук и ступни походили на обезьяньи больше, чем у большинства людей, но были человеческими, не уродливы shy;ми. Уродство было только в его безумии, в озлоблении сердца. Но теперь через мудрость тела и мозга он понял, что дух, возом shy;нивший себя слишком утонченным для грубых земных целей, либо слишком незрел и неискушен, либо чрезмерно сосредото shy;чен на себе, слишком устремлен внутрь, слишком влюблен в кра shy;соты собственной художнической души и заслуживает того, что shy;бы затеряться в чем-то большем, чем сам, и таким образом обре shy;сти свое место, делать в мире мужскую работу – а если слишком утончен для этого, то, следовательно, слаб, хрупок, никчемен.

Они вместе открывали землю, его плоть и он, открывали са shy;мостоятельно, тайком, в изгнании, в странствиях, и в отличие от большинства людей знали то, до чего дошли сами. Самостоятель shy;но, своим тяжелым трудом, они взяли в руки чашу знаний и осу shy;шили. Узнали то, что большинство людей было бы радо знать. И что же узнали они, пройдя путем трудов и страданий? Вот что: они любят жизнь и своих собратьев-людей, ненавидят смерть-в-жизни, и жить лучше, чем умереть.

Теперь он смотрел на свое тело без презрения или злобы, с удивлением, что живет в этой обители.Теперь он осознавал и принимал его несовершенства. Теперь он понимал, что демон его жажды будет вечно недосягаем. Сознавал, что люди больше, чем люди, и меньше, чем дух. Чем обладаем мы, кроме сломанного крыла, чтобы иметь возможность парить в поднебесье?

Да! Он сознавал, глядя на нелепую фигуру в зеркале, что сделал со своей жаждой и своей плотью все, что по силам чело shy;веку. И сознавал также, хотя его распухшее, избитое лицо мог shy;ло показаться физиономией безумца, что дух, обитающий за этой маской, теперь спокойно, здраво взирает на мир впервые за десять лет.

– Это человек, – спросил он, – сидит так неусыпно во чре shy;ве ночи?

– А раз так неусыпно, то разве не Тело вмещает человека?

– Это неправда. А теперь, Тело, дай мне поспать.

– Это правда. А теперь,Человек, отвяжись от меня.

– Нет, Тело; жестокий, неотвязный Червь, таящийся во чре shy;ве ночи, непрерывно извивается, и это не дает мне заснуть.

– Этот Червь твой. В давно прошедшие годы, когда Тело, на которое ты недавно гневался, и ты лежали вместе, никакой Червь не мешал нам.

– Но существовал.

– То был Червь зарождающийся. Червь развивающийся. Червь, шевельнувшийся в крови, начало страницы.

– С чего-то, с чего-то начался разлад между нами – с чего? С чего?С Червя?

– Начался он давным-давно, Бог весть, с какой вехи, в какой ячейке памяти – возможно, с солнечного света на веранде.

– Тогда было хорошее время, тогда было все, чего теперь не стало, крыльцо, корзина, яркие настурции…