Паутина из шрамов

Я бы не сказал, что она была маниакально-депрессивна, но она точно была маниакальна. Она могла быть супер-веселой, возбужденной, готовой всегда заниматься сексом девушкой. Но иногда вдруг она готова была ударить меня по лицу, потому что ей показалось, что я посмотрел на номер дома, в который зашла какая-нибудь крсивая девушка, чтобы запомнить его. В большинстве случаев, я даже не понимал о чем она говорит; у нее было дикое воображение.

В апреле 1990 года Линди собрал нас всех вместе, чтобы сообщить о том, что к концу недели мы получим наш первый золотой альбом. «Mother’s Milk» перешел границу в пятьсот тысяч копий. Это было не благодаря EMI, которые никогда в нас не верили, кроме Кима Уайта, который боролся за то, чтобы наш альбом играли на университетских радиостанциях и помог потом перейти на альтернативные, а потом и на мэйнстримовые радиостанции.

EMI провело вечеринку в честь нашего первого золотого альбома, но все это ничего для нас не значило. Было странно ощущать то, что EMI пытались перевернуть все это в огромный успех по продажам. Но все равно, в середине этого энергичного урагана звукозаписывающей компании, я посмотрел на Фли, мы обнялись и действительно почувствовали гордость и успех, что мы, наконец, добились чего-то, несмотря на то что на этот успех нам потребовалось четыре альбома и постоянные падения и взлеты.

Вдруг другие компании стали присматриваться к нам, особенно, после того, как наш адвокат Эрик Гринспен, разорвал контракт с EMI. Хотя по договору мы должны были записать с ними еще один альбом, Эрик заметил, что там были недочеты, которые автоматически делали контракт недействительным после семи лет действия. Мы подходили к нашему юбилею, так что каждая компания стала устраивать для нас маленькие шоу. Крис Блэквелл, основатель «Island Records» пригласил нас к нему в дом на Голливудских Холмах и говорил с нами про Боба Марли и важности его компании в истории регги. Было весело, но даже он сам признал, что у него не было таких денег, какие нам предлагали другие компании.

А у Девида Геффена были. Он пригласил нас на свой самолет, когда мы летели после шоу из Окленда. Самое смешное, что туда мы летели в самолете от Warner Bros. Мо Остин из Warner Bros. был самым крутым исполнительным директором из всех с кем мы познакомились во время этого процесса. Он основал Warner Bros. и когда я и Фли пошли к нему в офис, мы слушали его рассказы про Фрэнка Синатру, Джимми Хендрикса и Нейла Янга, которые были в его компании. Потом Мо пригласил нас к себе домой, в Брентвуд. Его дом был размером с лучшую часть Диснейлэнда. После того, как он дал небольшое турне по его дому, он пригласил нас на улицу. Его имение распологалось прямо на горе, вид был от океана до центра Лос-Анжделеса. Его бассейн был размером с небольшое озеро, и когда он предложил нам искупаться, Фли и я разделись до трусов и нырнули. Когда мы вышли из воды, нас ждал дворецкий с теплыми полотенцами. Несмотря на всю свою крутость, Мо оставался отличным человеком, с хорошей душой и настоящей любовью к музыке.

Между тем мы решили начать работу над новым альбомом. Мы больше не хотели работать с Майклом Бейнхором, поэтому начали переговоры с другими продюсерами, одним из которых был Рик Рубин, который был известен своей работой с Beastie Boys. Мы хотели нанять Рика работать с нами еще во времена Freaky Styley, и он приходил к нам на репетицию вместе с Beastie Boys. Потом он сказал, что все то время пока он был там, он чувствовал самую темную и пессимистичную энергию, он просто не мог дождаться, когда выйдет из комнаты. Но теперь все мы были другими, Рик поговорил с нами, и мы ему очень понравились. Рик превратился из нахального, агрессивного, противного нью-йоркерца с пристрастием к кофеину, в более доброго, спокойного, духовного калифорнийца-вегетарианца.

Теперь Рик был с нами, и мы начали играть в тихом месте в долине Ланкаршима, под названием The Alleyway. Здесь были высокие потолки, диваны и мансарда с отличной сценой, причем все это было в пятнадцати минутах ходьбы от наших домов. Как только мы туда попали, мы стали самыми плодовитыми, которыми когда-либо были. Мы просто не могли остановиться писать музыку. Мы джемовали весь день напролет, создавали новые идеи, а потом приходил Рик, ложился на диван и слушал нас часами, что-то записывал, дремал. Он нам не мешался, был очень спокойным, но скоро мы поняли, что он не пропустил ни одного аккорда, ни одного слова. Он давал нам замечательные идеи, а потом работал с Чедом над битом и барабанными установками.