Паутина из шрамов

Наша группа начала записывать альбом, сессии записи проходили хорошо, и мы взяли рождественский отпуск. Я съездил домой в Мичиган, а потом вернулся в Лос-Анджелес В канун 1999 года Фли, Джон и я пошли на вечеринку в усадьбу Плэйбоя. На самом деле это было не совсем нашей атмосферой. Было странно находиться в мире миллиона фальшивых грудей. На том этапе карьеры мы не хотели походить на Чарли Шина или Фреда Дёрста. Плюс, я скучал по Йо. Мы планировали созвониться при наступлении Нового года, но когда я позвонил, что-то в её голосе звучало неправильно. Она была на пароме в нью-йоркской гавани. Это был человек, который показал мне настоящую любовь, и я делал то же самое, между нами была очевидная духовная связь, но по телефону с ней что-то было не так. Это беспокоило меня.

День рождения Йоханны был в начале января. Так как с записью всё было в порядке, я решил сделать ей сюрприз и приехать в Нью-Йорк. Она жила в Бруклине с сестрой и парнем, у которого в губах было столько пирсинга, что он вполне мог сойти за застёжку-молнию. Я прилетел в Нью-Йорк и въехал в отель «Мерсер». Я так хотел сделать ей сюрприз, что еле сдерживался от того, чтобы поехать в Бруклин раньше времени. Чтобы убедиться, дома ли она, я сказал ей, что заказал для неё экзотическое растение, и его доставят к ней домой в тот самый день.

Наконец, я прыгнул в такси поехал в Бруклин. Чем дальше я ехал, тем темнее становились районы. Когда мы приехали, оказалось, что она жила в подвальной квартире в достаточно неблагоприятном районе. Я постучал в дверь, весь в волнении, она открыла мне абсолютно разбитая и в ужасном похмелье. Она чувствовала себя плохо и выглядела также, и, конечно, не светилась от радости по случаю моего незапланированного приезда. Она впустила меня и снова легла в кровать, я бросился к ней. Мы занялись любовью, но это было отнюдь не волшебным ощущением.

Потом мы вместе пошли в душ. Я посмотрел вниз, увидел её руки, и моё сердце содрогнулось. У неё были сумасшедшие чёрно-синие следы от уколов. Я знал, что она пила и раньше была рэйвером, но я ничего не знал о том, что она употребляла кокаин и от случая к случаю не отказывалась от героина. Я был опустошён, не потому что разочаровался в ней, а оттого, что понял, что человек, в которого я влюблён, больной наркоман. И её душа, возможно, обречена на несчастную жизнь, состоящую из поиска наркотиков и постоянного разбитого состояния. Йоханна увидела выражение моих глаз и была опечалена тем, что её раскрыли. Она прекрасно понимала, что никакой парень с трезвым рассудком не станет встречаться с девушкой, которая сидела на кокаине.

Я был один на один со своими чувствами. Всё было прекрасно понятно. Я точно знал, что именно чувствовал, я не был запутан, омрачён или поставлен в тупик. Я понимал, что ни одно из моих чувств не ослабло, но, возможно, мне придётся потерять того, кого я по-настоящему люблю. Я не хотел убегать от Йоханны, но знал, что наркотическая зависимость была настолько сильной, что я должен был, если понадобится, отпустить от себя человека, в которого совсем недавно влюбился.

Мы пошли прогуляться по Бруклину, и остановились выпить кофе. В тот день ей исполнилось двадцать четыре, и она выглядела очень нездорово с впалыми налитыми кровью глазами и болезненной бледностью.

— Значит между нами всё кончено? — спросила она меня.

— Я так не думаю, — ответил я, — я всё ещё люблю тебя. Я не знаю, возможно ли нам быть вместе, но я не брошу тебя из-за этого.

Я думаю, она была тронута этими словами. Затем мы поехал на Манхэттэн, и я подарил ей некоторые подарки. Следующей ночью мне нужно было лететь домой. Когда я уезжал, я пожелал ей удачи и сказал, что надеюсь, она найдёт способ разобраться со своей проблемой. Я вернулся в Голливуд работать. Ничего не говоря мне, Йоханна начала ходить на собрания и постепенно очищаться.

А в студии дела шли хорошо, но одна песня, очень важная для меня, была менее важна для остальных. Это была Californication. Всякий раз, когда я предлагал её, все говорили:

— Мы записали двадцать пять других песен. Нам не нужна ещё одна.

— Нет, нам нужна именно эта, — убеждал я, — это основа всего альбома. Это лучшие стихи, которые я написал за последнее время. Нужно её записать.

Я не отступал. Я продолжал говорить Джону, что нужно её закончить. Тем временем, время записи подходило к концу, у нас оставалось всего несколько дней на запись основных треков. В последние минуты записи Джон ворвался в студию с новой гитарой за тридцать тысяч долларов, полуакустической «White Falcon». Он сказал:

— Есть! Я доделал Californication!