Паутина любви (Татьяна Кузьминская - Лев Толстой)

В этот вечер без объяснения в любви они чувствовали ту близость и единение душ, когда и без слов понимаешь друг друга. Сердце Тани было переполнено счастьем, но не той детской радостью, которую она испытывала с Кузминским, не той испуганной, грешной страстью, которую внушал ей Анатоль. Она чувствовала, что сейчас переживает нечто особенное. Любовь ко всему миру переполняла все ее существо. И прежде всего – любовь к человеку, бывшему рядом с ней.

Лев Николаевич с беспокойством смотрел на эту картину любви, которая разворачивалась перед его глазами. Он любил брата, любил Таню – «оба хорошие люди, и оба красивые и добрые; стареющий и чуть не ребенок». Однако разделяющие их годы, а главное – обязательства Сергея Николаевича брат его понимал гораздо лучше, чем Таня и чем даже Соня, которая была все же еще молода.

Однако Таня бросилась в эту блаженную любовь, точно в омут. Лишь только заслышит бубенцы тройки, на которой приезжал Сергей Николаевич, – бегом по аллее. Вскочит на скамейку и делает вид, что летит.

– Летим, летим вместе! – кричала она всем, кто был в эту минуту рядом.

Что и говорить, Сергей Николаевич знал, что и как ей сказать, чтобы не остудить ее молодой пыл.

Как-то раз одна девушка, гостившая в Ясной, попросила у Тани адрес портнихи, придумавшей фасон ее платья.

– Она просит адрес портнихи? – усмехнулся Сергей Николаевич, слышавший этот разговор. – А я говорю, надо взять адрес у господа бога, где вас творили, а не портнихи, платье тут ни при чем!

Такого рода разговоры, конечно, только усиливали чувство Тани. И снова эта любовь была так и написана у нее на лице.

Лев Николаевич сокрушался: «Сереже надо уехать. Туман у него в голове…»

А туман сгущался… Иногда, увидев, как Таня среди подруг, таких же юных девочек, бегает по аллеям, Сергей Николаевич особенно остро ощущал разницу в их возрасте. Но справиться с собой все же не мог, тем более что браки такого рода были в те времена в обычае. Между ними стояло другое. Но оба они так хотели убедить себя в том, что никакой преграды на самом деле нет…

Как-то раз они пошли в библиотеку, находившуюся в отдельном флигеле, чтобы выбрать Тане журналы для чтения. Доставая книги с высоких полок, Таня забралась на стол.

– Таня, вы упадете, не подходите к краю стола! – предостерег ее Сергей Николаевич.

Эти простые слова, его голос вдруг почему-то сказали ей, что сейчас в ее жизни должно свершиться что-то очень важное, значительное, и робость, и счастье переполнили ее душу. Она забыла об осторожности – и свалилась со стола прямо в его объятия.

– Таня… – голосом, какого она еще у него не слыхала, сказал Сергей Николаевич. – Когда я был у вас в Москве – помните этот вечер? – вы заснули в зале на диванчике… Я глядел на вас и говорил брату, хотя тогда еще шутя: погоди жениться, мы будем венчаться в один день на двух родных сестрах. Теперь я вас прошу: хотите быть моей женой?

Ни Соня, ни Лев Николаевич не удивились предложению Сергея Николаевича, однако было решено ждать до свадьбы год. Это напугало Таню до слез.

– Вы так молоды, – говорил Сергей Николаевич, целуя ей руки, – вам еще нет семнадцати лет, с моей стороны было бы преступлением жениться, не давая вам обдумать и испытать своего чувства.

– Меня испытывать не надо!

– Я должен устроить свои дела. Это тоже возьмет много времени.

Первые, самые счастливые Танины минуты были омрачены. Сергей Николаевич по-прежнему молчал о своей побочной семье, и Таня не осознавала тогда, какие это может вызвать осложнения.

Сергей Николаевич уехал в свое имение в Курскую губернию – уговаривать цыганку, которая жила там с детьми. Настала осень. Толстой и Таня часто выезжали на охоту. Лев Николаевич не расставался с записной книжкой, в которой, уже скрываясь, записывал все подряд, в том числе Танины словечки, связанные с ней сцены. И только на охоте он забывал обо всем.

Как-то раз у Тани ослабла подпруга седла. Она продолжала скачку, хотя седло съезжало на сторону. И вдруг потеряла равновесие и повисла на правом боку лошади, запутавшись в длинной амазонке и не в силах соскочить. Подтянуться и сесть она тоже не могла.

«Боже мой! – испугалась Таня. – Если Белогубка тронется, я пропала!»

Внезапно невдалеке раздалось:

– Ату, ату его! – А через несколько секунд мимо Татьяны пронесся заяц, большой русак. Его преследовали вытянувшиеся в струнку борзые. За ними рванулись и Танины собаки, однако Белогубка, на счастье, не тронулась с места.

– Левочка! Падаю! – закричала Таня, когда Толстой пронесся мимо на своей белой лошади.

– Душенька, подожди! – проскакав мимо, закричал он.

Таня понимала, что он не мог поступить иначе в своей охотничьей страсти, и покорно висела на боку тихой, тоже все понимающей Белогубки… При этом она думала: «А проскакал бы он мимо меня?» И мысли ее улетели к Сергею Николаевичу, от которого так давно не было вестей…

Настал сентябрь 1863 года, и в Туле должен был состояться бал, посетить который собирался наследник престола, цесаревич Николай Александрович.

Тане сшили новый бальный наряд, весь белый. Это был ее первый настоящий бал…