Они прошли через множество помещений, о назначении которых Каэрита могла лишь догадываться, и оказались в части храма, производившей впечатление жилой. Смутными картинками мелькали прекрасные произведения искусства, религиозные артефакты, изумительные ткани. Нежно звенели фонтаны, вода журчала в богато украшенных каналах, где лениво плавали большие золотые рыбки, во всем ощущалось холодное, молчаливое великолепие.
Каэрита замечала все это… и не замечала ничего. Это было неважно, второстепенно и отступало под натиском сгущающейся вокруг Тьмы, со всех сторон стягивающейся к Каэрите. Тьмы гораздо более искусной, менее варварской, чем та, с которой она, Базел и Вайджон схлестнулись в Навахканском храме Шарны, но, однако, не менее сильной. А может, даже более сильной; во всяком случае, не знающая границ злоба и терпеливое коварство выходили далеко за рамки того, что ощущалось вокруг Шарны и его орудий.
И сейчас Каэрита была здесь одна.
В конце концов Паратха распахнула дверь полированного черного дерева, инкрустированную алебастровыми изображениями луны, и низко поклонилась Каэрите. Ее улыбка выглядела такой же искренней, как и вначале, однако прикрывавшая лицо маска уже заметно выдохлась. Увидев в глубине глаз Паратхи то же желто-зеленое мерцание, Каэрита спросила себя: а что та
— Глас ждет вас, миледи рыцарь, — любезно сказала Паратха, и Каэрита вошла в распахнутую дверь.
Просторное помещение, в котором она оказалась, явно предназначалось для официальных аудиенций, но в то же время столь же очевидно являлось частью жилого помещения. Произведения искусства, статуи, мебель — все роскошное, самого высшего качества — были расположены таким образом, чтобы привлекать внимание к стоящему в центре, похожему на трон креслу.
В нем сидела женщина в белых одеждах Гласа Лиллинары. Молодая, изумительно красивая, с овальным лицом, длинными, почти такими же черными, как у Каэриты, волосами и большими карими глазами. Во всяком случае, Каэрите так показалось, хотя она не могла быть уверена ни в чем, потому что исходящее от Гласа ядовито-зеленое излучение буквально ослепляло.
— Приветствую вас, рыцарь Томанака. — У нее было серебряное сопрано, нежное и мелодичное. — Вы не представляете, как я жажду встречи с избранником одного из братьев Лиллинары.
— В самом деле, миледи? — Никто на свете не догадался бы, каких усилий Каэрите стоило, чтобы ее голос звучал нейтрально и даже любезно. — Приятно слышать. Ведь и я сама не менее горячо желала встретиться с
— Будем считать это удачей — что оба наши желания исполнились в один и тот же день, — произнесла Глас.
Каэрита слегка наклонила голову, выпрямилась, положив руку на рукоять меча, открыла рот, чтобы ответить, но…
Она не успела произнести ни слова. Ее вдруг будто захлестнула с головой мощная приливная волна, сокрушительная, как землетрясение, текучая, хотя и более густая, чем строительный раствор или цемент. Она создала вокруг Каэриты плотный кокон и полностью лишила ее способности двигаться.
— Не знаю, что ты собиралась сказать, рыцарь, — снова зазвучало сопрано, но на этот раз оно было холоднее льда, в глубине которого таилось угрожающее шипенье, — но это не имеет никакого значения.
Глас рассмеялась — словно осколки стекла рассыпались по каменному полу — и покачала головой.
— До чего же вы,
Каэрита почувствовала, что Глас оказывает давление на ее голосовые связки, заставляя молчать. Она стояла неподвижно, стянутая паутиной Зла, и, не пытаясь заговорить, смотрела на Глас, а та снова рассмеялась и встала.
— Допускаю, что ты действительно нашла способ расстроить мои планы здесь, маленький рыцарь. И не просто причинить мне небольшое беспокойство. Видишь? Я признаю это. Однако я предусмотрела такую возможность и тоже не сидела сложа руки. Ясное дело, должно было прийти время, когда кто-нибудь догадался бы, что моя Госпожа играет в Куайсаре в
— Они не «мои драгоценные девы войны», — ответила Каэрита, удивившись тому, как спокойно и ровно звучит ее голос. — И ты не первая, кто пытается причинить им зло. Да, несомненно, некоторый вред ты им причинила. Я признаю это. Однако любой вред можно исправить, и Томанак, — (ей показалось, что Глас слегка вздрогнула, услышав это имя), — Бог не только Войны и Справедливости, но и Истины. А Истина — яд для Тьмы, не так ли, Глас?