Паутина. Том 4. Волки

Олеся вздохнула, и некоторое время они сидели молча. Юлька с тоской вспоминала, что далеко-далеко, в деревне, остались ее дети. И хоть она знала, что они остались с бабушкой и прабабушкой, но душа все равно болела, и невыносимая тоска и отчаянье охватывали ее.

Как они с Олесей очутились здесь, в степи, среди этих людей? Кто они? Кочевники или на зиму уезжают в село? Какой город поблизости? Сколько раз задавали эти вопросы и Олеся, и Юлька своим похитителям, а ответа не получали. Даже эта глупая Гульнарка умеет обходить стороной, увиливать от ответов. Кто они по национальности? Казахи? Но девчонка совсем не похожа на казашку: темно-русые косы, открытый взгляд больших серых глаз, а лицо белое, с черными, как смоль, бровями. Вот и пойми ее, кто она по национальности. И ее отец больше похож на русского, чем на казаха, хоть и имя у него казахское – Назар. Какой он Назар, когда ему больше бы подошло имя Иван или Илья. Высокий, плечистый, точно русский богатырь, с такой же русой бородой и темно-русым волнистым чубом. Совсем другой склад у его братьев, они больше похожи на казахов или туркменов: низенькие, коренастые, с чуть кривоватыми ногами и, в раскосинку, темно-карими глазами. И жены одеты не так, как одеваются русские женщины.

Юлька вздохнула и просмотрела на Олесю. Та сидела, откинувшись на, сложенные в стопку, одеяла.

– И зачем столько одеял? – в который раз удивлялась Юлька. – Пришли, сложили и сказали, чтобы пользовались ими. Не стелить же их все на пол?! А, может, действительно их надо все стелить? Было бы мягко, но жалко как-то всеми пользоваться, красивые, атласные.

«О чем она думает, – вновь глянула Юлька на Олесю. – Наверно, тоже о доме, о муже».

– Хочешь знать, о чем я думаю? – не глядя на Юльку, не громко проговорила Олеся. И не дожидаясь Юлькиного ответа, продолжала говорить чуть слышно. – Если у Фатимы дети при рождении умирают, то почему она сейчас здесь, а не в больнице, под присмотром врачей? Зачем они вновь рискуют жизнью ребенка? Ведь и дураку понятно, что здесь, в степи, нет никакой гарантии, что ребенок будет жить, да и Фатима тоже подвергает себя опасности. Тем более, что Керим очень часто уезжает, оставляя жену одну. И вот я думаю, что во всем этом есть что-то странное.

Олеся посмотрела на Юльку и вдруг взволнованно зашептала:

– Не думаешь ли ты, что и Фатима в той же ситуации, что и мы?

– Ты имеешь ввиду, что она пленница? А бабка?

– Что бабка? Бабка – это надзиратель над ней. Ты слышала хоть раз за четыре месяца голос Фатимы? Вот Гульнарка, она смеется, поет. А Фатима все время молчит, отводит в сторону глаза, я даже вдела, как она плакала. Тихо, тихо, варит, а слезы бегут по щекам, а она будто их не замечает. Знаешь, жутко смотреть, когда женщина страдает молча. Мы вот кричим, ругаемся, что-то требуем, а она молчит, будто всем довольна. Ходит, доит кобылиц, коров, что-то стирает, варит и все это тихо, незаметно. А бабка ворчит, а если ей что не нравится, старается сунуть кулаком в бок. Ох, ведьма, я бы ей сунула, сразу бы в костре очутилась.

– Представляю, какая бы вонь от нее пошла! – хмыкнула в кулак Юлька.

– Да, вонь бы пошла, но от этой бы вони, и мы вряд ли выжили бы, – Олеся снова замолчала не на долго. – Надо как-то найти с ней общий язык. Она должна быть нашей союзницей.

– Я пыталась, она не идет на контакт, – с сомнением заметила Юлька.

– Попробую я, у нас сейчас с ней много общего. Чувствуешь? – потянула носом Олеся. – Жареное мясо, шашлыки жарят, это на всю ночь.

Юлька кивнула головой.

– Если шашлыки, то на всю ночь. Я от волнения даже не хочу спать.

– От волнения или от страха? – усмехнулась Олеся.

– И от того, и от другого. Я хотела тебя спросить, откуда у тебя ножи?

– Ага, наконец, дошло. Стащила у костра и, как ни странно, никто не хватился. Не сразу, конечно, а вот после таких пирушек утром выйду, ножи лежат там, где ели. Я и оприходовала сразу два, потом еще и еще.

– Так сколько ты утащила всего?

– Шесть, два тебе и четыре мне. Утром спрячем, а сейчас пусть под рукой у тебя два и у меня два.

– Если хватятся, будут искать.

Олеся отрицательно помотала головой.

– Не найдут, тайник надежный, смотри, вот здесь в стенке, и не подумаешь, что что-то есть. После этой вечеринки, если все обойдется, нужно снова выйти. Может, снова повезет, еще приобрету нож. Будем убегать, оружие понадобится.

– Ружье бы у них стащить, – вздохнула Юлька.

– За ружье могут срок припаять, а за ножи – нет.

– Здесь, не дома, срок могут придумать за что угодно, так, что не знаешь.

Юлька встала и подошла к двери, прислушиваясь.

– Что там? – шепотом спросила Олеся.

Юлька приложила палец к губам. Лицо ее выражало тревогу и растерянность. Олеся подошла к ней и приложила ухо к двери. Слышался мужской разговор и смех. Видно было, что мужчины уже приложились к спиртному.

Юлька отошла от двери и села на свою постель, подзывая к себе Олесю.

– Представляешь, мне вдруг показалось, что один из мужских голосов мне знаком. И это предположение было так нелепо и совершенно невозможно. Я ошиблась, но во мне что дрогнуло, если честно, я испугалась.