Паутина жизни. Последняя любовь Нельсона

Помнили ли они еще теорию об истерии мужчин и женщин, которую Чирилло выставил причиной своего нежелания, чтобы Эмма сопровождала Нельсона в Кастелламаре? Смешон был этот милый доктор со своими опасениями, что оба они неминуемо будут влиять друг на друга! Случилось как раз обратное этому! Только доброе, высокое, благородное возникло из их дружбы — величие Англии, слава Нельсона, счастье Эммы… Ах, бедный Чирилло был уж слишком салонным врачом, слишком мало обращал внимания на законы природы! Он не подумал, что цветы приукрашаются блестящими красками, чтобы привлечь оплодотворяющих насекомых, что самцы сражаются на глазах самок, желая доказать свою силу и победой над соперником стяжать расположение представительницы другого пола. Все геройство родилось из восхищенного взгляда женщины…

Сэр Уильям, улыбаясь, кивнул Эмме, пожал ей руку, поблагодарил ее за то, что она сделала героя из Нельсона — героя, величие которого было равно ее красоте. Он был так же чист, как она, без пятна лживости, обмана…

Ах, этот бедный Чирилло! Ведь он боялся, что два таких человека, как Эмма и Нельсон, не смогут жить друг с другом, не впав в любовное неистовство! Еще тогда он, сэр Уильям, сам дал ему хороший урок, доказал ему, что Нельсон — британец, честный, приличный, не способный, подобно итальянцам доктора Чирилло, украсть жену у другого. Разве это и не было так?

Вспомнив тот самый гавот Люлли, мелодии которого он в то время придал совершенно новый текст, старик принялся напевать:

— Мы не воры… Мы не воры…

Вдруг его тихий, усталый голос перешел в язвительное хихиканье. Откинувшись на спинку стула, он некоторое время просидел неподвижно с закрытыми глазами. Затем он кивнул Нельсону так же, как ранее кивал Эмме, поблагодарил его за то, что тот пощадил седые волосы друга, не выставил его на всеобщее осмеяние, не отнял у старика молодой жены… А ведь каково было бы ему, если бы Нельсон обманул его доверие? Уж не следовало ли бы ему сделать ту же глупость, какую совершила Том Тит, которая забила в базарный колокол о нарушении мужем супружеской верности и тем самым выставила себя на публичное осмеяние? Разве не стали бы в таком случае применять к обманутому старинной песенки о старом муже и молодой жене?

Нет, тогда ему осталось бы сделать одно: подавить в себе гнев, состроить хорошую мину при плохой игре, разыграть из себя не ведающего, не догадывающегося ни о чем человека.

От этого его спасла порядочность Эммы и Нельсона. Он был им благодарен за это, благодарен от всего сердца. К сожалению, он не может отблагодарить их за это по заслугам, его завещание будет слабым отражением тех добрых чувств, которыми преисполнено его сердце. Правда, он не мог совершенно обойти Гренвилля, как предполагал заранее, но Эмма увидит, что он сдержал свое слово, которым обещал сделать ее своей главной наследницей.

Ну а Нельсон… Сэр Уильям подумал и о нем. Помнит ли он еще миниатюрный портрет Эммы, который она носила в качестве поясной булавки и который был на ней в день чествования его Абукирской победы? Ведь Нельсон в то время страстно хотел получить эту брошку.

— Я приготовил для вас сюрприз, Горацио, — медленно произнес старик, задыхаясь. — Но почему мне не доставить себе удовольствия и не передать лично этого сюрприза приятелю? Сюрприз там, в коробочке. Достань его оттуда, милочка!

Эмма встала и открыла ящичек, но, увидев портрет, вскрикнула:

— Портрет… откуда он у тебя? Сколько лет уже, как я не могла найти его! Последний раз эта брошка была на мне во время празднества на вилле в Позилиппо…

— Нет, не там! Она была на тебе еще и позднее — когда мы вернулись в палаццо Сиесса, в ночь, когда ты пошла к Нельсону…

Эмма с отчаянием отшатнулась от старца:

— Когда я… когда я…

Ни одна жилка не дрогнула на лице сэра Уильяма.

— Я нашел ее на следующий день за диваном. Я знал, что она там. Я видел, как она упала, когда ты бросилась в объятия Нельсона. Да, эти старые итальянские дворцы ужасно опасны. Повсюду потайные ходы, замаскированные двери, тайные смотровые отверстия. Я любовался всю ночь, как вы целовались, словно оглашенные. А потом… я всегда был возле вас, а вы и не знали этого! В Кастелламаре, на «Вангаре», в Палермо… Вы ничего не могли скрыть от меня. Неужели ты думаешь, что я не слыхал твоих стонов, когда появлялась на свет Горация, эта бедная сиротка?

Нельсон бросился к старику:

— Так почему же вы не молчали до конца? Почему вы выкладываете все это, когда уже ничто не может помочь вам?

Умирающий поднял голову. Страшная, тщеславная улыбка заиграла на его лице.

— Уж не прикажете ли вы мне умереть дураком в ваших глазах? Быть до конца болваном, при виде которого можно лишь сочувственно пожать плечами?.. Ах, мой дорогой Горацио, пестрыми перьями своей славы ты вытеснил старого павлина из сердца его жены. И все же теперь ты сражен вконец! Эмма, разве ты не дивишься хоть немного сэру Уильяму — смеющемуся философу, великому комедианту? Ну, понравилась вам эффектная развязка? Не правда ли, уход хорош? Так аплодируйте же, друзья! Браво, сэр Уильям! Браво!