Паутина

Но всё же память не спеши стирать,
Не надо, не получится — я знаю.
Не убежать от призрачных страданий —
Природа справедлива и мудра.

Прошли года. С тобой, но больше — без.
Снег припорошил душу и виски.
Из цепких лап полуночной тоски
Не вырваться, не вспомнив… Боль и блеск,

Сомнения, умение прощать,
Победы, одиночество, печали —
Всё, что улыбкой на пути встречали
И с чем не жаждем свидеться опять…

Жизнь задаёт вопросы без ответов.
Пересеченье душ… Когда и кем
Решилось, без подробностей и схем,
Что мы — две стороны одной монеты?

Когда-нибудь… В окне зевает вечер.
На тёмном небе пепел облаков.
Пусть воплощать надежды нелегко,
Я знаю, что скажу тебе при встрече!

Я попрошу тебя о трёх вещах:
Не изменяйся — вопреки природе,
Не плачь о тех, кто в лучший мир уходит,
И никогда не говори: "Прощай!"

Он сидел на крыльце дома. Зелеными глазами смотрел на звездное, холодное небо. Облака застыли. Падал снег. В окнах горели свечи.

Он не чувствовал холода. Он не видел снега. Он не видел тыквенных лиц в окнах дома напротив. Он не видел ничего.

Только билась в голове мысль: тридцать семь лет.

Точка отсчета. Начало.

И, как он знал, конец.

Потому что он не чувствовал холода. Не видел снега. Не слышал смеха проходящих по улице людей.

— Гарри…

Он не повернулся. Вообще не двинулся.

Тридцать семь лет.

Тринадцать тысяч с половиной дней.

Тринадцать тысяч с половиной шагов.

— Гарри, ты замерзнешь…

На плечи лег плед, но он не пошевелился.

— Пойдем в дом, Гарри…

Он просто смотрел вперед, на улицу, а видел развалины своего первого дома.

Шаг — и отец.

Шаг — и мама…

Тридцать семь лет пути. Скоро конец.

— Гарри, ты меня слышишь?

Руки. Не теплые и не холодные. Не родные и не чужие. Просто руки, которые заставляют его встать.

В доме не темно и не светло.

Ничто не трогает. Ничто не раздражает.

Круг замкнулся. Круг в тридцать семь лет.

Круг, ставший туннелем.

Слез не было. Боли не было.

Была лишь тьма.

Он поднялся в спальню. Не в его спальню, просто — в спальню.

— Спокойной ночи.

Дверь закрылась. Он сел на кровать.

— Прощай.

И упал на спину, погружаясь то ли в сон, то ли в блаженную кому, где не было ничего.

Только тьма. И желанный покой.

Глава 4. Теодик

Решимость быть собой. Решимость исполнить свой долг.

Именно это. Ничего другого. Ни сожаления. Ни страха. Ни волнения.

Тео смотрел на Ксению. Она смотрела на него.

За окном сгущался мрак. В коридорах — стихающие шаги студентов. Пир в честь Хэллоуина закончился. Время для целителя душ тоже заканчивалось. И она была к этому готова.

— Ты должен будешь мне помочь, — мягко смотрит. Мягко. Она редко дарила ему такие взгляды. Открытые. Теплые. Почему сейчас?

— Ты слишком спешишь. Ты не знаешь его до конца. Это опасно.

Она улыбается. Делает шаг к нему.

— Я медлю. Боюсь, что скоро будет слишком поздно, Тео. И мне не нужно знать его до конца. Я буду просто проводником…

— Ты можешь потерять обоих. И Поттера, и его источник. Кто станет источником?

Ксения улыбается. Почему она ему улыбается?

— Гермиона Грейнджер.

— Уизли. Ее фамилия Уизли.

Качает головой. Золото волос ослепляет. Тео любит темноту. Но свечей не гасит.

— Ты пойдешь со мной?

Тео кивнул. Но чем он может помочь? Практически ничем.

— Я сказала Джеймсу…

— Уверен: он был в восторге, — фыркнул Тео. — Ты рассказала о пророчестве?

Улыбается.

— Я рассказала ему обо всем. Он имеет право знать.

— Кому-то стало легче от его знания? — он усмехнулся. Ксения. Странная логика. Непростительные поступки. Непростительная откровенность.

— Мне, — глаза светлые. Спокойные. Через пару часов она потеряет себя. Но ее это не волнует. Сила? В чем? В умении жертвовать? Один спасенный вместо сотен излеченных в будущем. Это выбор? Нет, это жертва. Жертва миру. — Тео, что с тобой?

Нахмурился.

— В смысле?

Улыбается.

— Ты стал задавать столько вопросов… Вопросов, Тео… Это странно, — Ксения подходит ближе. — И я чувствую. Я впервые чувствую что-то в тебе…

Тео отвернулся. Слабость. Он лишь однажды позволил себе слабость. И теперь она была в нем.