Павел Чжан и прочие речные твари

– Слушай, – зашипел на ухо, – сейчас генеральный приедет, а тут эта воет…

– Сейчас уведу, всё сделаю.

– Давай, Игорек, побыстрее. Влетит мне, понял?

– Да, да… – отмахнулся Игорь. Закинув на плечо спортивную сумку, оказавшуюся тяжелой, как автомобильное колесо с диском, он подхватил Соню и вывел ее через крутящуюся дверь на улицу. Соня не сопротивлялась, вышла, размазывая тушь по лицу и громко шмыгая. Не спеша, они двинулись к стоянке, где Игорь припарковался.

– Хочешь, домой подвезу? Ты где живешь?

Соня сморщилась, и Игорь приготовился к очередному шквалу слез. Но обошлось.

– Нигде, – просипела она, вынула из кармана смятый бумажный платок, в который явно уже плакали, и промокнула глаза. – Теперь нигде. Денег нет. Думала, может, Паша даст. Я ему писала и звонила, а он не отвечает.

– Не отвечает, да, – кивнул Игорь, вспомнив, как сам насоветовал сменить номер и почтовый адрес от греха подальше. Ну и кто здесь долбоклюй?

Порыв ветра прилепил Сонино платье к телу, обозначив округлившийся живот, и Игорь наконец всё понял. Его охватило изумление, детская радость от разгадки, затем всё это сменилось сочувствием, за которым зло ворочались эгоистичная зависть и неодобрение.

Сколько времени прошло со дня отъезда Чжана? Когда прекратились редкие звонки и иссяк ручеек денег, которые переводил Павел? После этого много воды утекло. Были два с половиной месяца в СИЗО, шконки и тонкие матрацы с комковатой сбившейся начинкой, длинный общий стол и крашеные лавки, дощатый темно-красный пол. Был тезка, сидевший с ним в камере и потом ушедший по этапу куда-то под Тверь. Другие ребята тоже подобрались неплохие, хоть один и стучал регулярно, всё допытывался, по какой Игорь идет статье и правда ли наркотой барыжит. Был парень на записи с камеры наблюдения – черная толстовка с принтом «NMSL», маска на лице, – крутился рядом с бэхой утром, когда Игоря забрали. Но часть машины закрывал кузов грузовика, не было видно, чтобы кто-то залезал в салон. Никто этого парня и не искал. Потом – похороны бабки, устроенные Милой и прошедшие без него, суд, освобождение, невеселый Новый год. По каким-то санитарным нормам закрыли «Читальню», Игорь был вынужден продать здание за бесценок, затем избавился и от квартиры. Мужиков, бивших стёкла, тоже не нашли – менты сказали, что видеозаписи не получились, работе камер мешали глушилки из кафе. Чушь полная, короче. Друзья-коллеги не отвечали на звонки – если и брали трубку, то говорили нехотя и под разными предлогами быстрей прощались. Лиля ответила лишь раз, прошептала срывающимся голосом: «Простите, не звоните, пожалуйста, больше».

Прошли месяцы – а казалось, годы. Чжан в памяти Игоря успел посереть, растерять весь свой гениальный шарм и схожесть с Толиком. Расчеловечился, стал полустертым экспонатом прошлого.

Но Игорь всё еще был ему должен.

Он открыл дверь бэхи с пассажирской стороны:

– Садись.

Пару мгновений Соня тупила, подрагивая, глядя внутрь салона, как будто видела там страшное. Затем всё же села. Тяжеленную сумку Игорь бросил в багажник, внутри что-то громыхнуло, звякнуло. Кастрюли она там таскает, что ли?

До деревни они добрались без пробок. По дороге Игорь попытался узнать о Соне хоть что-то, но понял лишь, что раньше она работала в сети «Али», а последние месяцы жила в реабилитационном центре, пока не сбежала оттуда. И ночь она провела в круглосуточной «макдачке» неподалеку.

Не закройся «Читальня», он мог бы дать Соне работу. Черт, да он сам теперь был безработным; конечно, с небольшой заначкой, – но надолго ли ее хватит? Хотя был у него на уме один проект, он мог вложить в него деньги, вырученные за квартиру. Это стоило обдумать.

Соня молчала, сжав бледные губы, провожала взглядом облитые солнцем заснеженные поля. Перед мостом через Оку Игорь свернул с шоссе на двухполосную дорогу с уже изученными выбоинами и поворотами, миновал ельник и спустя минут пятнадцать парковался на участке, пятясь задом по утрамбованным колеям в снегу.

Соня последовала за ним в дом безропотно, без вопросов. Надо так надо. Вошла, разулась, повесила пуховик, забрала куртку у Игоря и ее повесила тоже. Осмотрела груды коробок, кровать со смятым посеревшим бельем, вещи на спинках стульев, горы грязной посуды на кухне и на столе в гостиной.

Ее сумку Игорь поставил к себе комнату, свои же шмотки и остатки товара из закрытой кофейни решил перетащить в угловую, заставленную коробками с бабкиными вещами, которые он решил сохранить. Их следовало отнести на чердак.

Соня расстегнула сумку, полезла внутрь, и Игорь разглядел сложенные стопками иконы. Одну Соня поставила на тумбочку у кровати и перекрестилась.

Без сил Игорь прошел на кухню и опустился на жалобно скрипнувший табурет. Обхватив голову ладонями и запустив пальцы в волосы, он долго рассматривал бело-серый рисунок дээспэшного стола, ломаную трещину, тянувшуюся от угла, забившиеся в нее сухие крошки. Он вдруг почувствовал скопившуюся на кухне вонь: кисловатый больной запах лежалых овощей, старости, плесени и мокрых досок.