Павел Филонов: реальность и мифы

В конце февраля 1934 года мой муж предложил брату написать на огромном деревянном диске под маятником Фуко в Исаакиевском соборе карту Северного полушария (муж был в это время директором Антирелигиозного музея ^[272]и Дома безбожника). Брат согласился на таких условиях: работать он будет только по ночам вместе с Петей (сын Екатерины Александровны, которого он научил рисовать), так как работы, которые делал брат, чтобы как-то существовать, доставал Петя на свое имя, а работали они вместе, чтобы фамилия брата осталась неизвестной. Глебов согласился и пригласил консультантами профессора Натансона и Прянишникова ^[273]. Это сильно затормозило работу. Приступили они к делу 7 апреля и закончили 1 августа. Работали сто шестнадцать ночей. Петя не мог выдержать этой нагрузки, и брат давал ему отдыхать каждую пятидневку. В общем, тридцать девять ночей брат работал один. Работать приходилось на коленях, лежа на боку, и часто от усталости он засыпал на какое-то мгновение, но вполне достаточное, чтобы упавшая голова или выпавшая из руки кисть испортила свеженаписанный кусок. Иногда стук выпавшей из рук кисти приводил его в сознание.

То, что они заработали, брат поделил поровну. Из полученных денег он отдал свой долг Екатерине Александровне и по ее настоянию купил себе костюм — первый костюм! Но видела я брата в этом костюме один раз, когда он, мертвый, среди картин, лежал девять дней в своей комнате.

Из дневника брата. 4 января 1934 года.Сегодня приходили Миша и Терентьев. Они принесли нашу „Калевалу“. Уже несколько дней, оказывается, как она вышла и продается; так как я ждал не только ее выхода, но и любой провокации, вплоть до отвода ее в целом и изъятия, я удивился, что не очень-то обрадовался ее выходу. Чудо, что при такой озверелой травле на нашу школу эта книга все же вышла.

Думаю, если не издохну, и все наше дело „выйдет“, еще при моей жизни» ^[274].

Увы, сейчас 1972 год, а он все так же, как и его дело, забыт. Если бы не выставки в Академгородке в Новосибирске, в Москве, в клубе им. Курчатова и вечера в ЛОСХе, кто и где бы его видел? Мало кто знает, что у Филонова есть сестра, а у сестры его работы.

Видимо, и я не дождусь лучших времен для брата. <…>

Из дневника Е. А. Серебряковой. 5 декабря 1924 г. «Сегодня обещал зайти и не зашел. Страстно рисует голову: эта уже третья картина в том же росте. Мне жутко на них смотреть».

Очень интересная запись. Среди картин брата есть три картины (масло на бумаге), размером <…>, на них изображен один и тот же человек. На первой он молодой, на второй старше, на третьей еще старше.

Даты написания картин нет, видимо Ек[атерина] Александровна] говорит именно об этих работах.

Продолжение записи Ек[атерины Ал[ександровны] от 5 декабря 1924 г.

«В прошлом (23 г.) несколько месяцев подряд рисовал, что назыв[ает] графикой, а он назыв[ал] их картинами (2 строчки зачеркнуты). Я их не понимаю, но работа, сделанность необычайная».

Опять интересная запись. У брата есть серия работ, содержание их разное, но все они сделаны на желтоватой негладкой бумаге карандашом и чернилами.

25 августа 1925 года:На вокзале меня встретил Петя, Павел Николаевич остался дома… «Знаешь, мама, у него за твое отсутствие такая грязь и беспорядок, что просто ужас». Придя домой, я ему крикнула. Он выглянул в окно и побежал нас встречать. Зашел к нам. Скоро вспомнил, что дверь не закрыта. «Пойду закрою на ключ». А Петя говорит: «Пойди, мама, посмотри его комнату». Иду. Я не узнала его комнаты и пришла в дикий восторг: выбеленная, старых, грязных обоев нет, окна блестят, пол чистый-чистый. Все лишнее выброшено, картины на светлых обоях кажутся обновленными, воздух чистый и вся комната праздничная. Я П[авла] Н[иколаевича] в лоб поцеловала. Больше недели возился, он ничего не может делать наполовину… так чисто, так опрятно, хоть операции делай… Павел Николаевич очень доволен моим приездом, оживился. Эти дни свободное время проводим вместе. У него так хорошо, приветливо. Хочет взяться и за мою комнату.

Из дневника Е. А. Серебряковой. 1928 год ^[275].Вчера поздно вечером пришел от имени Баскакова Лукстынь, с предложением П[авлу] Н[иколаевичу] взять на себя декорировать театр в особняке Шувалова, куда переезжает Дом печати ^[276]. П[авел] Николаевич] согласился. «Это дело пролетарское, Дом печати дело наше, печать, так сказать, 7 или 10 держава…» Лукстынь просил П[авла] Николаевича] поговорить с Баскаковым] по телефону, так как он с волнением ждет ответа. <…>

Вечером его сестра Д[уня] пришла и принесла ему немного денег… П[авел] Н[иколаевич] от денег отказывался, но ему объяснили, что это в долг и после он отдаст.