Павел Филонов: реальность и мифы

Мрачен манифест К. Малевича — «Зеркало супрематизма» — с его восемью «заповедями ничто»^[891]. «Нет бытия ни во мне, ни вне меня…», равно нулю и познал нуль, — супрематическая поэзия Экклезиаста, гимн отчаяния. Малевич, подобно Филонову, ни в какой мере не считается с существующей в науке терминологией, «а бесчисленность и безграничность, пишет он, равны нулю». Зачем так писать? Ведь безграничность (= бесконечность) как термин вполне точен и имеет даже свой символ — (∞) опрокинутую восьмерку; нуль — это тоже точный термин и символ, означающий определенное понятие. Зачем же говорить, что бесконечность равна нулю? Можно, конечно, в поэтических целях свободно обращаться со всякими символами, но ведь это же эстетизм, ничем не поддержанная игра на поверхности жизни, тем более, что при таком отношении к терминам, условно (в этом-то их непреложность, их точность и определенность) означающим некоторые понятия, Малевич и самого себя ставит в рискованное положение; он как бы дает право хотя бы «Столбам» (по терминологии Филонова) худ[ожественной] критики взять в один прекрасный день и объявить «абсолютно непредвзято» и абсолютно интуитивно, мрачно объявить: если супрематизм — путь Малевича, а «пути его неисповедимы», то он (Малевич) и путь его равны нулю. И ничего нельзя будет поделать с таким «Столбом», потому что на все доводы он ответит: «благовествую и учу в духе моего великого учителя — Малевича». Так нехорошо!

Малевич не нуль, свидетельствую об этом всеми своими чувствами, а он — всем ходом своей живописи — Малевич, один из наиболее динамичных художников времени.

<…> Действительно ли нельзя понять эту живопись, не зная супрематической теории, иначе говоря, возможна ли супрематическая живопись без супрематической системы, идеологии; достаточно одних холстов для понимания и правильной оценки супрематизма или нужны еще слова? чего, наконец, в супрематизме больше — живописи или идеологии? На все это резкий ответ дают две формы.

Марксист Государственная выставка [892]

Выставка в Академии — отчет пятилетней работы, несомненно, является материалом для анализа психики и идеологии петроградских художников. За последние девять лет Россия пережила два кардинальных момента, являющихся новой фазой в развитии общественно-социальных и экономических форм. Это — мировая война и революция. Когда история будет изучать XX век, она разделит мир на два периода — до империалистической войны и после нее. Эти два факта изменили общественные отношения и неуклонно влекут за собою социальные преобразования мира.

Поняли ли это художники? Почувствовали ли и как на это реагируют? В этом отношении выставка не так выразительна. <…> У левых, казалось, должны были быть четко выражены два момента: новый создающийся быт, новая идеология и в полном разгаре борьба против теологических и ретроспективных уклонов, выдвинутых в свое время «Миром искусства». Правые в значительной мере оказались в своих произведениях выразителями старого порядка. Их даже не коснулась трагедия мировой войны.

<…> Левое крыло требует особенно серьезного анализа в виду его вредных уклонов; перед тем как приступить к анализу их работ, необходима оговорка: «Друзья любезные, революционеры вы или нет? Если вы революционеры, то идеологически у вас может быть по недомыслию определенный уклон против революции».

Прав был тов. Пунин в статье «Государственная выставка» («Жизнь искусства», № 22), что Филонов, Матюшин и Малевич в их мироощущении являются элементом упадочной живописи и с этим надо бороться.

Чуткий знаток искусства, Пунин это понял. Взять Филонова — несомненно крупнейший мастер с колоссальнейшей техникой, но его формула революции не выдерживает никакой критики. Это теология, это религиозно-философское общество, это — окрашенный в красный цвет Бердяев. <…>

Общие выводы: левый фронт находится на очень шатком идеологическом базисе. Влияния модернизированного религиозного искания Запада пытаются связать с идеологическими устремлениями Русской Революции. В этом их ошибка, в этом их большой успех на Западе и провал в России. Мы требуем или лабораторные изыскания в области живописи, или Революцию, не только техникой, но главное идеологией. <…>

Н. М. Николаев-Бергин [893] Борьба за новую метафизику [894] (К оценке деклараций художников Филонова и друг.)

Открывшаяся в Академии Художеств выставка^[895], несомненно, ожив[ля]ет (и уже оживила) спор двух основных течений в изобразительном искусстве — «правых» и «левых», «консерваторов» и «революционеров». Насколько удачен разрыв левых художников с общекультурными традициями — вопрос целеполагательный и немаловажный, но a priori можно сказать, что критическая оценка старого искусства имеет сама по себе огромное прогрессивное значение. И если старое искусство окажется настолько действенным, чтобы удержать свое бытие, оно не может не учитывать уроков борьбы за самоутверждение.