Павел Филонов: реальность и мифы

Потом толпа учеников редеет, разбредаясь каждый в свою сторону, а мы — Павел Николаевич, Миша Цыбасов и я — идем через Марсово поле на Троицкий мост и на Петроградскую сторону. Какой-то молчаливый разговор происходит, когда мы идем по мосту. Павел Николаевич задумчиво идет, опустив голову, Миша отражает небесную лазурь в глазах, а я, не могу сказать, что это было, но почему-то запомнила это молчание как некоторое значительное откровение.

Так было до ареста Баскакова^[566]. После катастрофы с Баскаковым все его культурные начинания распались. Вскоре Дом печати переехал в другое помещение, а наши холсты мы разобрали по домам и собирались у Павла Николаевича.

Наш коллектив после работы в Доме печати был утвержден как легальная художественная группа^[567]. Мы имели право на устройство своих выставок, на печать и прочее.

Картины, снятые со стен Дома печати, мы выставляли и на других выставках. Например, в Доме культуры им. Горького и в Академии художеств^[568]. На этой последней выставке произошло событие, послужившее поводом к расколу нашего коллектива и к аннулированию всех приобретенных нами прав. О причинах раскола я расскажу после того, как расскажу о случае на выставке в Академии художеств.

У нас было организовано дежурство на выставке, чтобы объяснять наши картины не понимающим их зрителям. Новая ученица по фамилии Капитанова, которую я раньше знала по мастерской А. И. Савинова как Арапову^[569], ходила по выставке и давала объяснения, не соответствующие принципам аналитического искусства. Я сама не слышала того, что она говорила, но наиболее административно настроенные товарищи: Б. Гурвич, Е. Кибрик и другие — застали ее за профанирующим наш метод разговором. На общем собрании коллектива они требовали изгнания Капитановой из числа учеников Павла Николаевича.

Первый раз кончилось тем, что ей сделали выговор и запретили говорить на выставке не то, что следует, и вообще посоветовали лучше совсем не говорить, поскольку она новая и еще ничего не знает. Но она словно нарочно была подослана, чтобы разрушить коллектив. Она все продолжала свои провокационные выступления на выставке.

П. Я. Зальцман, лично знавший ее и ее мужа художника Арапова, утверждает, что она просто вздорная особа и что никакого злого умысла она не имела. Но я сомневаюсь в этом потому, что она повторила свои провокации и во время работы над Калевалой. Было созвано новое общее собрание. Ученики, считавшие себя главными, требовали изгнания Капитановой.

Павел Николаевич на этот раз был твердо против изгнания. Он верил, что ему удастся переделать Капитанову, и сказал: «Довольно вы у меня учеников отвели». (Были еще случаи изгнания учеников до моего появления у Филонова.) В конце всех споров Павел Николаевич поставил вопрос круто: «Кто за то, чтобы Капитанова осталась, остается со мной, — отойдите налево, кто против — направо».

С Павлом Николаевичем Филоновым остались: Борцова, Вахрамеев, Глебова, Закликовская, Порет, Суворов, Цыбасов, Капитанова.

Зальцман, Макаров, Тагрина и другие, участвовавшие в иллюстрировании «Калевалы», пришли после раскола.

Отошли — Гурвич, Кибрик, Сулимо-Самуйлло, Мордвинова, Евграфов, Левитон, Овчинникова, Рабинович, Губастова, Крапивный, Фролова-Багреева, Хржановский, Авлас, Тоскин, Полозов, Луппиан, Ляндсберг, Сашин…

Шванг, Лукстынь, Кондратьев на собрании не присутствовали, в следующей работе («Калевала») не участвовали и тоже отпали постепенно.

Павел Николаевич отдал отколовшимся права на легальное общество со словами, что он «привык находиться в подполье». Они приняли их, горя честолюбивыми планами, но единства ни внутреннего, ни внешнего сохранить не сумели и вскоре распались, потеряв все.

Если поводом к расколу было провокационное или вздорное поведение Капитановой, то какие же были его глубокие причины?

Павел Николаевич был прежде всего художник, увлеченный проблемами и идеями, которые он считал самыми важными и единственными. Он сочетал эти идеи с подвижнической жизнью: «…Не славы искал запыленный веночек» (Асеев. «Маяковский начинается»^[570]), — и добивался того же от учеников.

А главные зачинщики раскола бессознательно пародировали работы учителя, хотели играть роль «ведущих», считая себя (а кто уцелел, и сейчас считают) инициаторами коллектива МАИ. Какими они были инициаторами без Павла Николаевича, показала их разруха после раскола.

Гурвич, любивший поиграть в политику, предлагал применять сыскные методы для очищения коллектива от «нежелательного» элемента: ходить по домам и проверять, кто из товарищей как живет. Особенно они точили зубы на нас, Порет и меня, за то, что мы работали в Детгизе^[571] по иллюстрации детских книг.

Частенько эти «ведущие» совсем не понимали поступков Павла Николаевича.