Павел I

На параде 8 ноября 1796 года Павел объявил в приказе, что все записанные в гвардию, номинально числившиеся в ее списках, но не находившиеся в строю, должны явиться в свои полки, под угрозой исключения. Число таких отсутствующих было значительно. Один Преображенский полк насчитывал несколько тысяч такого рода чинов, и эти фиктивные списки пополнялись даже не одними дворянами. При помощи денежных взносов купцы, мелкие чиновники, ремесленники и даже лица духовного звания проводили туда своих сыновей, имея в виду достигнуть таким способом более легкого движения, даже на гражданской службе. Дети еще не родившиеся, следовательно неизвестного пола, пользовались тем же снисхождением. Очень молодые люди, никогда не носившие оружия, получали, таким образом, чин поручика, имея за собой двадцать лет фиктивной службы, они отправлялись потом в один из армейских полков и, благодаря своему старшинству, становились там выше заслуженных офицеров. Другие служили при дворе в качестве пажей, камергеров и камер-юнкеров, или, получив бессрочный отпуск, просто жили в своих поместьях. Наконец, даже в строю офицеры и солдаты обыкновенно были свободны от всяких обязанностей и даже ученья, потому что последнего не производилось вовсе.

Павел был тысячу раз прав в своем желании искоренить весь этот дорого стоящий и развращающий паразитизм. К несчастью, паразиты, лишенные своих преимуществ или отосланные в казармы и на маневры, ему этого не простили.

III

Среди мероприятий, касавшихся всей армии, явилось, двадцать девятого ноября 1796 года, обнародование трех новых уставов, из которых один касался пехоты, а два кавалерии. Ни один из известных военных и государственных деятелей предшествующего царствования не принял участия в составлении этих новых военных законов, которые, впрочем, были только извлечением из прусского устава и такой же инструкции. В своей русской редакции текст, относившийся к пехотной службе, был уже, впрочем, издан несколько лет назад; предназначенный первоначально для гатчинских войск, он был в первый раз напечатан в 1792 году под скромным названием «Опыт». Тогда над ним потрудились Кушелев, Аракчеев и сам Ростопчин. Это был действительно только набросок, указывавший на поспешную работу и неудачное подражание образцу, которое, в противоположность тому, чего хотели подражатели, не имел даже ничего общего с уставом Фридриха II.

Мнимый устав победителя при Росбахе был в действительности написан до него. Принужденный с самого своего вступления на престол вести постоянные войны, великий полководец не имел свободного времени изменить основы доставшейся ему в наследство военной организации. Он ограничился тем, что пропитал ее своим гением, сообщив войскам, находившимся под его начальством, больше ловкости и искусства маневрирования. Но эти маневры стояли в связи с тактикой, которая в то время являлась уже устарелой, и это не преминул отметить Суворов.

Он назвал новый устав «переводом рукописи, на три четверти изъеденной мышами и найденной в развалинах старого замка». Он заявил, что ему нечего учиться у прусского короля, так как он сам никогда сражения не проигрывал, и заметил, что французы не задумывались бить пруссаков, противопоставив им тактику, которая была не тактикой Фридриха, а тактикой Суворова! Он еще горячее возражал против одной из глав нового устава, – пятой в шестой части, – вставленной, впрочем, русскими подражателями и устанавливавшей инспекционную службу, которую должны были нести офицеры всех чинов по назначению государя и которая поэтому нарушала всякую военную иерархию.

О последней Павел действительно заботился очень мало или хотел, по крайней мере, чтобы она, как и все в его государстве, зависела от его произвола. Даже самые высшие чины, заслуженные на поле битвы, не внушали ему никакого уважения. После всех войн с Турцией, Швецией и Польшей, прославивших ее царствование, Екатерина оставила ему только двух фельдмаршалов. При полном мире Павел прибавил к их числу семь!

Еще и в других отношениях русские подражатели прусского образца существенно удалились от него. Они усилили некоторые меры взыскания и изменили смысл или дух значительного числа распоряжений, сделав их более жестокими. Так, например, критика служебных приказов: немецкий текст запрещал ее подчиненным в отношении своего начальства «под угрозой крайнего негодования государя», в русской версии говорилось: «под угрозой пытки».

Все вместе взятое встретило не в одном победителе при Рымнике более или менее открыто высказанную враждебность, и следствием этого было то, что в течение четырехлетнего царствования вместе с Суворовым, Румянцевым и лучшими представителями генерального штаба 7 фельдмаршалов, 333 генерала и 2261 офицер всех чинов подверглись увольнению. Уволенные большей частью вновь призывались на службу через год, или даже через более короткий срок; вернувшись, они, однако, не лучше прежнего мирились с новым положением вещей.