Павел I

От «представления ада», которым представлялось Нелидовой сближение с Павлом, ранее его восшествия на престол, она быстро перешла к впечатлениям диаметрально противоположным. «Благодаря его отеческим заботам я обставлена так хорошо, как, мне кажется, может быть только в раю, – писала она Александру Куракину. – Кроме многих красивых вещей я нашла еще в моем помещении прелестную библиотеку, и все было предложено так деликатно, что можно было думать, будто оно упало с неба». Ее согласие с Марией Федоровной установилось теперь во всей полноте и обещало быть продолжительным. Отвергая отныне всякие подозрения, Мария Федоровна не желала даже больше быть посвященной в переписку фаворитки с «ее дорогим Павлушкой». Противники Нелидовой были этим сильно огорчены. Ростопчин был душой этой партии и в своих письмах к Семену Воронцову беспрестанно указывал на «средоточие управления» в руках поверенных государыни и ее подруги.

Он преувеличивал. Оба Куракина, один по неспособности, а другой вследствие свой беспечности, были вовсе не в состоянии приобрести руководящей власти, а сверх того, хотя Мария Федоровна и ее подруга и делали временами некоторые попытки, им никак не удавалось добиться того, чтобы их мнение одержало здесь верх. Прежде всего, у них не было никаких мнений, которые могли бы быть применимы. Скорее в них говорили чувства, обычно великодушные, часто неблагоразумные. Они старались успокоить государя и умерить проявления его гнева. «Будьте добрым, будьте самим собой, потому что истинная черта вашего характера – доброта», – писала ему Нелидова в августе 1797 года. Она преподавала ему правила нравственности: «Чего хочешь ты, мое сердце? Государи созданы более для того, чтобы жертвовать своим временем, чем для того, чтобы им пользоваться». Примешивая к своим ласкам и нежным излияниям подчас ядовитые предостережения, она не боялась выказывать себя «ворчуньей» и надоедать «своему другу». «До тех пор, пока я буду видеть подданных, находящих счастье в служении вам, я буду вам надоедать». Она открыто становилась на сторону своей союзницы, и когда однажды Павел за столом до такой степени вышел из себя, что приказал императрице уйти из-за стола, Нелидова последовала за ней.

– Останьтесь, сударыня!

– Государь, я знаю свои обязанности!

Сдерживать, смягчать, добиваться от него помилований и милостей – вот в чем состояла главная забота фаворитки в этот период ее карьеры. Тотчас же после смерти Екатерины она ходатайствовала, впрочем, на этот раз безуспешно, за князя Барятинского. Дочь бывшего обер-гофмаршала, Екатерина Долгорукая, присовокупила и свои настоятельные просьбы к просьбам фаворитки.

– У меня тоже был отец! – ответил ей Павел.

Но он не протестовал, когда неутомимая просительница защищала даже самого Кутайсова от угрожавшего его спине сурового наказания или когда, дергая государя на балу за фалды, она заставляла его сдерживать свой гнев.

Это приблизительно все, что могла делать Екатерина Ивановна, да она, в сущности, и не питала особенно твердых упований на возвращение к ней благосклонности, приносившей ей райские минуты, быстро сменявшиеся адскими муками. Она осторожно оставляла за собой свою квартиру в Смольном, отказываясь от квартиры в Зимнем дворце, и лишь изредка появлялась при дворе. Летом 1797 года она заставила себя долго просить приехать в Павловск. Уже предчувствовалось возобновление прежних несогласий между ею и Павлом. «Вы вполне правы, Катя, браня меня, – писал ей Павел после того, как отказался исполнить одну из ее просьб, – все это правда, но… вспомните Людовика XVI: он пробовал быть снисходительным и был низложен. Все было мало и ничто не удовлетворяло, пока его не повели на эшафот!»

Она не давала себя убедить и написала следующее послание Марии Федоровне, в котором проглядывает новое разочарование: «Император говорит мне, что, приезжая, я уменьшу число его тревог… Я не поручусь, чтобы моя простуда не была в его воображении причудою с моей стороны… Погода действует на его физическое состояние, физическое состояние на нравственное, последнее же на нравственное состояние других и так далее, и так далее…»

Однако она уступила, присутствовала на осенних маневрах и на балу, данном в Павловске, и привела опять в восхищение Павла, протанцевав по его просьбе, несмотря на свои сорок лет, менуэт, в котором он ее нашел очаровательной. «Мы походили на два старых портрета», – говорит Саблуков, бывший ее кавалером, в форме Фридриха.