Павел I

8 октября. Пятница. <…> Обучаючись, изволил Его Высочество попросить у меня посмотреть указу из адмиралтейской коллегии <…>, который я в сие время печатал для пересылки в Москву <…>. Его Высочество, прочитав сей указ, изволил его ко мне бросить; я шутя сказал Великому Князю, что в старину за это слово и дело крикивали; он изволил спрашивать меня, что это такое, слово и дело? Не входя в подробное о сем изъяснение, доносил я Его Высочеству, сколько честных людей прежде сего от Тайной Канцелярии пострадало и какие в делах от того остановки были. Сие выслушав, изволил Великой Князь спрашивать: «Где же теперь эта Тайная Канцелярия?» И как я ответствовал, что отменена, то паки спросить изволил, давно ли и кем отменена она? Я доносил, что отменена Государем Петром Третьим. На сие изволил сказать мне: – «Так поэтому покойный Государь очень хорошее дело сделал, что отменил ее». Я ответствовал, что, конечно, много то честным людям сделало удовольствия и что многие непорядки отвращены тем. <…>

9 октября. Суббота. <…> Часто случается, что Великой Князь <…>, кажется, совсем не слушает, что в другом углу говорят: со всем тем бывает, что недели через три или более, когда к речи придет, окажется, что он все то слышал, в чем тогда казалось, что никакого не принимал участия. Для того-то я всегда говорил и говорю, что в присутствии Его Высочества наперед подумать надобно самому с собою и тогда говорить. <…>

10октября. Воскресенье. <…> Сего дня за столом много замысловатых шуток, и весьма весело было. И может ли быть беседа суха и скучна, когда вместе Никита и Петр Иванович Панины, да Захар и Иван Григорьич Чернышовы! – После стола просил Его Высочество графа Ивана Григорьича и потом Его Превосходительство Никиту Ивановича весьма усильно и прилежно, чтоб для сына кормилицы его, пяти лет от роду, сделать какое-нибудь счастье, определить его во флот или в иное какое место. Его Превосходительство Никита Иванович обещал доложить Ея Величеству, чтоб указано было оного мальчика определить в морской кадетский корпус, хотя он и не дворянин, однако во уважение того, что мать его была кормилица Его Высочества. Мы все весьма радовались, приметя таковые в Государе Великом Князе чувствия благодарности. <…> – Разговаривали о употреблении времени. Всякой объявлял свое мнение. Его Высочества система была, что надобно ложиться ранее и вставать ранее. <…>

11 октября. Понедельник. Государь изволил проснуться в исходе шестого часу <…>. Одевшись, изволил сесть за ученье <…>. В шестом часу пошли на комедию <…>. Во время представления приходил к Его Высочеству в ложу Его Сиятельство граф Григорий Григорьич Орлов и рассказывал весьма странное приключение: дней десять тому назад выдал некакой рейтар Конной Гвардии дочь свою замуж. Обвенчавши жениха с невестою, сели за стол. Как понаелись и стало приходить время, чтоб из-за стола вставать, вдруг зачали все чавкать и потом хохотать, после попадали в обморок. Через четверть часа пришли в память, и очень были слабы. С того дня поныне каждой день в том же часу приходит на них сия одурь со всеми теми же действиями. <…> Знать, что особливого какого роду ядовитые травы попали в кушанье. Между тем велено дело накрепко исследовать <…>. В девятом часу сели ужинать. За столом говорили по большей части о здешних комедиянтах. Его Высочество в неудовольствии был, что уже поздненько становится, и он принужден будет лечь опочивать несколько минут позже обыкновенного. После стола чуть было о сем до великих слез не дошло, за что и достойной выговор сделан. Наконец лег опочивать в десятом часу в исходе.

12 октября. Вторник. Государь изволил проснуться седьмого часу было три четверти. Показывал сожаление и раскаяние о вчерашнем своем нетерпении. Одевшись, изволил сесть за ученье. <…>

15 октября. Пятница. <…> Зашла речь о покойном Волынском, который казнен во владение государыни императрицы Анны Иоанновны. Его превосходительство Никита Иванович изволил сказывать, что он недавно читал оное дело и чуть его паралич не убил. Такие мучения претерпел несчастной Волынской и так очевидна его невинность! На сие зачали описывать, какой негодной человек был Волынской и какого зверского нраву. <…> Великой Князь во все сие вслушивался. Я не мог удержаться, чтоб, прямо к нему адресуя речь, не сказать, что как всякой человек не без греха, так и Волынской, конечно, имел пороки, но такие, за кои нигде жизни не лишают, и что неправедное мучение, над ним учиненное и жестокая ему казнь должны более возбуждать соболезнование, нежели воспоминание о слабостях его нрава. По сем заведена речь, как жестоки и страшны были времена при государе Петре Великом. <…>