Павел I

17 сентября. Суббота. <…> Я не был сегодня дежурной, однако Го – сударь Цесаревич просил меня, чтобы, поевши несколько за большим столом, пришел я к нему и поговорил с ним о чем-нибудь или бы что прочитал ему. Его Высочество откушал у себя в опочивальне один. – Пошли мы за Его Превосходительством Никитою Ивановичем за большой стол обедать. С Великим Князем остался дежурной кавалер, мой товарищ. Из-за стола хотел <я> было иттить к Государю Цесаревичу, дабы оной дежурной мог отойдтить обедать, но вместо меня кавалер, которой был поддежурной, захотел сам иттить к Его Высочеству, так как ему и следовало. Не противоречил я в том нимало. <…> Как обед наш совсем кончился, пришли мы все за Его Превосходительством Никитою Ивановичем к Его Высочеству в опочивальню. Лишь вошел я, то приметил, что Его Высочество весьма раздражен и на выше упомянутого поддежурного кавалера смотрел очень косо. Подошед, спрашивал я у Государя Цесаревича, что он так гневен? Изволил отвечать мне, указывая на оного кавалера: «Вот дурак-ат на меня сердитца, что я тебя люблю». Я, смеючись, говорил Его Высочеству, чтобы он успокоился. <…> Кавалер поддежурной к немалому моему удивлению, совсем из себя выступя, говорил Его Превосходительству, что как скоро пришел он из-за стола к Великому Князю сменить другого, то Его Высочество, осердясь, сказал ему: – «Зачем тебя черт принес, для чево не пришел ко мне Порошин?»– Еще в жару своем продолжал оной кавалер, что Его Высочество, по большей части, изволит всегда разговаривать со мною, что гневается, когда другой пойдет тут; что изволит говорить (хотя я этого и никогда не слыхал), что они все меня ненавидят за то; что изволит браниться и говорить, что как бы они меня ни ненавидели, он еще больше любить меня будет на зло им. <…> Его Превосходительство Никита Иванович кричал на Великого Князя, для чего он так неучтиво с кавалером своим обходится. <…> Государь Великой Князь долго изволил ходить задумавшись. <…>

24 сентября. Суббота. <…> Размолвился он с князем Куракиным и шпынством своим довел до того, что Куракин заплакал. Государю Великому Князю пуще сие смешно еще стало и хохотал он изо всей мочи. Говорил я Его Высочеству, чтоб изволил перестать и оставил бы Куракина в покое, чему он и последовал. <…>

29 сентября. Четверг. Сели мы за стол. Его Превосходительство Никита Иванович был тут же. Как между протчим разговорились о езде Его Превосходительства из Швеции сюда и дошла речь до города Торнео, то спросил Его Высочество, каков этот город? Его Превосходительство ответствовал, что дурен. Государь Великой Князь изволил на то еще спросить: – « Хуже нашего Клину или лутче?»– Никита Иванович изволил ему на то сказать: «Уж Клину-то нашева, конечно, лутче. Нам, батюшка, нельзя еще, о чем бы то ни было, рассуждать в сравнении с собою. Можно рассуждать так, что это там дурно, это хорошо, отнюдь к тому не применяя, что у нас есть. В таком сравнении мы верно всегда потеряем». <…>

5 октября. Середа. <…> Его Высочество ночью бредит. Сие почти всякую ночь с ним случается; и так говорит явственно, как бы наяву, иногда по-русски, иногда и по-французски. Если в день был весел и доволен, то изволит говорить спокойно и весело; если ж в день какие противности случились, то и сквозь сна говорит угрюмо и гневается. <…> – Рассматривал Его Высочество в окно, какой сего дня ветер и куды тучи идут. Сие наблюдение почти всякое утро регулярно он делать изволит. Когда большие и темные тучи, тогда часто осведомляемся мы, скоро ли пройдут и нет ли опасности. Всегда Страшной Суд на мысль приходит. <…>

20 октября. Четверг. <…> Читал я Государю Цесаревичу наизусть последние строфы в пятой оде покойного Ломоносова. Очень внимательно изволил Его Высочество слушать и сказать мне: – « Ужасть как хорошо! Это наш Волтер».

31 октября. Понедельник. <…> Когда Государыня с Великим Князем по-французски говорить изволит, то называет его Monsieur le Grand Duc, vous<Государь Великий Князь, вы>, а говоря по-русски, изволит ему говорить ты, тебе, батюшка<…>.