Павел I

Принцесса Вюртембергская влюбилась в своего будущего мужа уже после первого сообщения о предстоящем повороте судьбы. Наверное, она так же сладостно погрузилась бы в любовь к первому нареченному – гессен-дармштадтскому балбесу Людвигу: она была девушка, и была влюблена. Масштабы Российской империи, рекомендации великого деда Фридриха и галантность Павла при первой встрече уточнили предмет обожания.

«Ах, Ланель! – писала она своей вюртембергской наперснице на третьем месяце супружества. – Как я рада, что ты не знаешь моего прелестнейшего из мужей. Ты влюбилась бы в него, а я бы ревновала моего ангела, моего бесценного супруга. Я без ума от него» ( Оберкирх. Т. 1. С. 81). – Все правильно: «Ее ум и характер не соответствуют ее сану. Тесный круг ее понятий всегда будет удерживать ее в пределах домашнего очага <…>. Вюртембергская принцесса, великая княгиня, даже если она будет императрицей, все равно останется не более чем женщиной» ( Из депеши французского посланника в Петербурге Корберона// Шумигорский 1892. С. 101–102).

Она проживет долгую и равномерную жизнь, став для своих подданных образцом кротости, невмешательства, чадородия и оставив нам памятник своему уютному вюртембергскому вкусу – дворцово-парковый ансамбль, названный в честь мужа Павловском: здесь каждое здание, всякий павильон, любая дорожка, все тропинки, мостики и скамейки и даже сама речка Славянка, в других местностях своего течения быстрая и холодная, а здесь едва струящаяся и дышащая теплым домашним покоем, – всё в Павловске и по сей день носит на себе печать томной женственности Марии Федоровны.

«Нежность и любовь между великим князем и его супругою были совершенны, – умилялся очевидец. – Невозможно, кажется, пребывать в сожитии согласнее, как они долгое время пребывали» ( Голицын. С. 279). Одно смущало их ровную привязанность друг к другу – хорошенькие фрейлины, которые по штату должны были обитать при великокняжеском дворе и всякая любезность Павла с которыми резала душу его обожаемой жены. Со временем фрейлин выдавали замуж, но их мужья почитали за честь благосклонность великого князя к своим женам, и ревность Марии Федоровны не успевала остывать, тем более что из института благородных девиц при Смольном монастыре с каждым новым выпуском ко двору поступали новые фрейлины, не менее хорошенькие, чем вышедшие замуж.

Особенно же Мария Федоровна страдала от мадемуазель Нелидовой – доходило до того, что при новых родах ей казалось, что Нелидова рассчитывает на гибельный исход. С возрастом Нелидова не вышла замуж и лет пятнадцать почти безотлучно располагала душевной конфиденцией Павла. Говорят, Мария Федоровна жаловалась на Нелидову Екатерине, и та, будто бы, подведя невестку к зеркалу, утешала ее: «Посмотри, какая ты красавица! А соперница твоя – petit monstre» ( Муханова. С. 308).

Petit monstre (т. е. маленькое чудовище), или просто petite (т. е. просто маленькая, как обычно называла ее за глаза Мария Федоровна) со временем сделалась такой подругой души Павла, что равноценных замен ей не нашлось, – мы уже видели, как, стоило Нелидовой оставить Павла в сентябре 1798-го года, сам он стал неудержим, а вокруг престола свился заговор. Павел «был временем самый любезный, а иногда самый блажной человек. Нелидова умела править и умом его, и темпераментом», и естественно, что не только Мария Федоровна, но и все вокруг считали, что Павел «в нее чрезвычайно влюблен», и она «слыла тогда его любовницей» ( Долгоруков. С. 143–144).

Кажется, так не считали только Павел и Нелидова. Когда в 1790-м году Павлу пришлось оправдываться перед Екатериной за свою привязанность к petit monstre, он выбрал самый клятвенный тон: «Мне надлежит совершить пред вами, государыня, торжественный акт, предписываемый мне моею совестию пред Богом и людьми: мне надлежит оправдать невинное лицо, которое могло бы пострадать из-за меня. Я видел, как злоба выставляла себя судьею и хотела дать ложные толкования связи исключительно дружеской, возникшей между мадемуазель Нелидовой и мною <…>. Клянусь тем Судилищем, пред которым мы все должны явиться <…>. Клянусь торжественно и свидетельствую, что нас соединяла дружба священная и нежная, но невинная и чистая. Свидетель тому Бог» ( Павел – Екатерине, начало 1790 г.// Осмнадцатый век. Т. 3. С. 445).