Павел I. Сын Екатерины Великой

Кальяр остолбенел, когда в первых числах октября 1797 г., назначив ему опять свидание «в парке», русский посол «начал свою очень сухую, серьезную, очень замысловатую речь, в которой слова медленно следовали одно за другим», чтобы объявить своему коллеге, что, «по изменившимся обстоятельствам, император видит себя вынужденным отложить до более благоприятного времени начатую работу». Что изменилось за один месяц во Франции или в Европе? Кальяр вообразил, что в Петербурге получили известие о происках роялистов, разрушенных переворотом 18 фруктидора (4 сентября 1797 г.). Но нет! Панин уверял, что не получал никаких указаний, оправдывающих это подозрение. В то же время он дурачил своего коллегу, проявляя большое любопытство по поводу контрпроекта договора, полученного, по словам Кальяра, из Парижа. Русское правительство, значит, не оставляет намерения о договоре! Через несколько дней новая просьба о свидании со стороны Панина, по-видимому, подтверждала это предположение. Переговоры возобновятся! Увы! на этот раз французский посол прибыл «в парк» по дурной осенней погоде для того, чтобы узнать, что царь рассержен: русский консул, Загурский, был арестован на острове Занте французскими властями, с нарушением международного права, и, вследствие этого, Кальяр должен считать переговоры окончательно прерванными.

В письме, написанном несколько дней спустя к Семену Воронцову, русский министр приводил другую причину разрыва; отказ со стороны Франции от предложенного Россией посредничества. Но ни по этой, ни по другой причине, как ни был сердит Павел на происшедшее в Занте, его представитель в Берлине не получал распоряжения прервать переговоры. Сообщив лорду Эльджину о том, как он издевается над французским послом, и стараясь только вовлечь Пруссию в антиреволюционпую коалицию, он, как Воронцов в Лондоне, следовал только своему собственному мнению. Спустя несколько недель, в декабре, он остановил Кальяра на улице, чтобы сказать ему, что если Директория даст России полное удовлетворение по поводу Загурского, то можно будет возобновить переговоры.

Разумеется, Талейран не ставил никаких затруднений по этому вопросу: но, хотя переговоры и были возобновлены, они дали не больше результатов, чем прежде. Не обращая внимания на формальные приказания, предписывавшие ему войти в сношения с представителем республики, хвастаясь перед Воронцовым и другими лицами, состоящими с ним в переписке, что он с ними вовсе не считается, Панин ничего не щадил, чтобы дискредитировать злополучного Кальяра и скомпрометировать его правительство, и вкладывал в эту игру столько же интриги, сколько и недобросовестности, которые Павел не замедлил вскоре испытать на самом себе. Он заявлял, что подкупил шифровщика министра, и хвалился сделанными таким путем открытиями, приписывая французской дипломатии проект, чисто вымышленный, о восстановлении Польши, в котором, по слухам, принимал участие принц Генрих.

В 1796 г., еще при жизни Екатерины, Директория действительно получила записку, автор которой, очень плохо осведомленный, основывался на бракосочетании принцессы Луизы Прусской с принцем Антоном Радзивиллом, чтобы приписать такого рода намерения Берлинскому кабинету. Делакруа сообщил этот документ даже не Кальяру, а второстепенному агенту Парандье, которого содержал в Пруссии на жалованье в тысячу ефимков в год и которого по большей части употреблял для собирания сведений об умственном движении в присоединенных к этому государству польских провинциях. Этот корреспондент, хотя и большой полонофил, и женившийся вскоре после того на польке, счел известие фантастическим. Принц Генрих был действительно сторонником восстановления Польши, но не пользовался вовсе влиянием, а свадьба принцессы Луизы имела своим поводом только несметные богатства, впрочем неправильно приписанные этой относительно не очень богатой ветке знаменитого польского рода. С тех пор Парандье продолжал посылать Директории донесения о том же самом предмете, к которым Кальяр прибавлял иногда комментарии в том же смысле, и это было все. Французские историки сами допустили существование интриги, в которой будто бы принял участие представитель республики в Берлине в пользу польского дела.

Директория была так мало расположена выйти в этом отношении из соблюдения условий, которые предписывали ей обстоятельства и обязательства, принятые по Базельскому договору, что немного позже было достаточно полученного из Берлина указания, чтобы она отказалась от предположения принять Костюшко в армию на Рейне.