Павел I. Сын Екатерины Великой

Гражданский элемент имел в списке очень немного представителей. Среди них находился только один важный чиновник: бывший секретарь Екатерины, Трощинский. Мало имен старинной аристократии. Единственный Коцебу называет одного из Долгоруковых, вероятно, молодого генерал-лейтенанта, князя Петра Петровича, который впоследствии имел знаменитое свидание с Наполеоном накануне Аустерлица. Саблуков называет одного из Хитрово, Алексея Захаровича, отставного полковника, в доме которого, находившемся вблизи Михайловского замка, заговорщики будто бы часто собирались.

Талызин, воспитанный в Штутгарте, где он посещал высшую школу герцога Карла, получивший, таким образом, блестящее воспитание в духе того времени, мистик и масон, был самым ценным приобретением. Он обязан был своим назначением командиром Преображенского полка Панину, который, конечно, сделал это не без задней мысли. Молодой, богатый, холостой, он устраивал ужины, продолжавшиеся до поздней ночи, пользовался большой любовью в своем полку, и его дом был превосходным местом для сборищ.

Этой же цели служил дом серба Депрерадовича, который, живя вообще широко и открыто, устраивал частые совещания под видом обедов и ужинов. Женатый на Горчаковой, сестре бабушки Льва Николаевича Толстого, он обладал большими связями, и за свое храброе поведение в польских и турецких походах пользовался особенным доверием Павла. Его присоединение к заговору было приписано одному из тех женских влияний, которые разбили впоследствии его превосходную военную карьеру.

Женский элемент в разной форме оказал побуждающее влияние на заговор. Кавалергардский полковник Николай Бороздин принял участие вследствие шестинедельного заключения в крепости, которое он только что претерпел за то, что имел несчастие привлечь на себя внимание княгини Гагариной; он собирался жениться на одной из дочерей г-жи Жеребцовой, невестка которой, сестра фаворитки, держала заговорщиков в курсе малейших движений Павла.

Не обращая внимания на указы государя, направленные против роскоши, красавица Ольга Жеребцова проявляла пышное гостеприимство; она привлекала всех петербургских лакомок на некоторые особенно тонкие ужины, после которых, переодевшись нищенкой, отправлялась к Палену. Ее связи и проделки не ускользали от глаз полиции, но полиция – это был опять-таки Пален, а подкупленный или обольщенный Кутайсов, в компании с г-жой Шевалье, старался, со своей стороны, обезоружить бдительность полиции.

Однако в этой темной интриге не все было порочно и грязно. Не один Панин вдохновлялся более рыцарскими чувствами. Один из Зубовых, Валериан, считал, что повинуется Екатерине, которая приказала ему и его брату Платону смотреть после нее на Александра, как на единственного законного государя. Сергею Марину, как предполагают, по происхождению итальянцу (Марини), потомку артиста, сопровождавшего будто бы в Россию знаменитого Фиоравенти, суждено было играть в событии 11-го марта значительную роль. Любитель французской литературы, автор сатирических поэм и, эпиграмм, пользовавшихся большим успехом, он всем своим существом был привязан к идеалу культуры, который представляла собой в России Северная Семирамида и который, он думал, возродится при любимом внуке незабвенной государыни.

Другие домогательства обнаруживались в революционном движении, привлекая симпатии, если не содействие, даже лиц, наиболее близких к Марии Федоровне. Куракины не были далеки от мысли, что временем Павел будет не в состоянии сохранить власть, и в таком случае его супруга явится его заместительницей вследствие ранней молодости и застенчивости Александра. Императрица, несомненно, даже и не думала отнимать каким-либо способом власти у мужа. Однако с тех пор как ее размолвки с ним приняли такой нежелательный оборот, она стала оберегать свою популярность и очень о ней заботилась. Она не совершала ни одной прогулки, чтобы не вызвать какой-нибудь инцидент, дать пищу для анекдота, который бы подчеркнул ее достоинство, впрочем вполне заслуженно. И она не переставала расспрашивать об этом Нелидову или Плещеева: «Скажите мне… есть ли у меня, среди моих тяжелых забот, хоть утешение быть любимой народом… Надеюсь, что порядочные люди уважают и любят меня… Скажите мне, довольны ли моим видом, моими поступками… Скажите, что вообще говорят в публике».

Бернгарди говорит даже, что она знала о заговоре, и нет ничего невероятного, что среди оскорблений, нанесенных ее достоинству или ее чувству, среди угроз, которым подвергалась она вместе с другими самыми дорогими ей существами, предполагая, как и ее сын, и еще искреннее его, что дело кончится полюбовно, она примирилась с нехорошим делом, чтобы избежать худшего.