Павел I. Сын Екатерины Великой

Прибавим, что к своим лучшим намерениям Екатерина Ивановна и ее августейшая подруга не всегда присоединяли одинаково удачные советы. Сведя деятельность Безбородки к роли «энциклопедического словаря», как он говорил, и ведя сам иностранную политику при помощи Александра Куракина, как того желали покровительницы этого глупого человека, Павел подвергал себя большому риску. Верный программе Екатерины, канцлер отвергал всякую мысль о выступлении с оружием в руках против республиканской Франции. Вдохновившись рыцарскими идеями и следуя внушениям французских эмигрантов, императрица и Нелидова влияли на императора в обратном смысле. Они дошли даже до того, что стали покровительствовать католической пропаганде, прилежно распространяемой кавалером д’Огар, аббатом Николь и другими апостолами из той же партии. Чувство зависти помешало Екатерине Ивановне послужить для той же цели предприятиям знаменитой герцогини Тарентской, которую она, напротив, постаралась удалить от двора тотчас же после ее появления в России; но она всеми силами помогала папскому нунцию, Лоренцо Литта, и его брату, графу Юлию, посланному от Мальтийского ордена, способствуя таким образом завлечению Павла в то безрассудное предприятие, куда втягивали его оба итальянца.

На самом деле она только суетилась. Придворная камарилья, протежируемая фавориткой, собиралась пустить в ход этот тоненький шип. Чтобы от нее избавиться, Безбородко вошел в соглашение с Ростопчиным и Кутайсовым и, забыв оказанные ему благодеяния, лакей внушил своим сообщникам уверенность, что думает обеспечить им победу. Нелидова уверяла, что ничуть не обязана своим влиянием влечению чувств. Ей будет доказано противное.

Среди утонченных отношений более или менее платонического характера с грациозной исполнительницей менуэта, Павел стал мало-помалу чувствовать сильную потребность любви, которую старая дева была уже неспособна вполне удовлетворить. Мальта и Версаль, часто тревожа воображение государя, будили в нем романтические идеи и любовные желания, тоже требовавшие кого-нибудь посвежее. Наконец, и целомудренные наслаждения брачного ложа были внезапно отняты у супруга, которого они так долго пленяли. В январе 1798 года, после рождения великого князя Михаила, акушер императрицы, Иосиф Моренгейм, дед посла, которого мы знали в Париже, заявил, что новые роды были бы опасны для жизни государыни.

Интрига, в которой, может быть, этот врач принимал участие, сначала не имела успеха, и Ростопчин заплатил за ее неудачу кратковременной опалой. Павел почувствовал новый прилив нежности к жене и, желая сделать ей приятное, велел даже построить в Павловском обширный деревянный павильон – нынешний Константиновский дворец, – чтобы поместить там герцогиню Виртембергскую, приглашенную им для свидания с дочерью. Но злополучная судьба Марии Федоровны пожелала, – увы! – чтобы в этот момент она узнала о смерти нежно любимой матери, присутствие которой было бы для нее такой огромной поддержкой. Это известие сразу же настолько серьезно пошатнуло ее здоровье, что она не могла сопровождать мужа в задуманном им путешествии в Москву. Павел уехал от нее 5 мая 1798 г., сопровождаемый Кутайсовым и предшествуемый Безбородкой, и оба сообщника получили неожиданное облегчение для своего отмщения, к которому они не замедлили приступить.

IV

Сын Екатерины всегда, как мы знаем, оставался доволен приемом, который ему устраивала древняя столица. Он и на этот раз получил впечатление, что его там больше ценят, чем в С.-Петербурге. Лукаво намекнув, что знает, отчего это происходит, но отказавшись сначала объяснить, в чем дело, Кутайсов сказал затем следующее:

– Это потому, что здесь, видя вас таким, каков вы на самом деле, добрым, щедрым, великодушным, все это ставят в заслугу лично вам. Там же говорят: это императрица, или Нелидова, или Куракины…

– Уж не думают ли, что я даю собой управлять?

– Увы!

– Ну, так я им покажу!

Павел опять попался в ту же ловушку, куда тщеславное желание показать свою независимость втянуло его и в первый раз, с Нелидовой.