Павел Игоревич Вощанов, пресс-секретарь Ельцина

После того как Б. Ельцин 12 июня 1991 года был избран первым президентом Российской Федерации, Вощанова приглашают работать в новую команду президента. В июле 1991 г. он назначен на пост пресс-секретаря. Во время августовского путча 1991 г. П. Вощанов ведет пресс-конференции президента. В феврале 1992 года, вылетая из Парижа, П. Вощанов узнает, что указом президента он смещен с должности руководителя Российского информационного агентства, председателем которого он тогда являлся. На его место был назначен человек, который до этого времени проработал 15 лет директором стеклотарного завода. Это событие было свидетельством того, что Павел Вощанов, разочаровавшись в значимости своей роли в президентском окружении, принял решение о своей отставке с поста пресс-секретаря президента. Вот как он сам говорит об этом в одном из интервью: «Когда Борис Николаевич был в ранге руководителя Госстроя СССР, отставленный из большой политики Горбачевым, у меня начали возникать мысли о том, что не все так просто в этом человеке. Однажды мы вылетали в Японию. В аэропорту „Шереметьево-2“ он спрашивает меня: как пойдем – через депутатский зал или как рядовые пассажиры? И сам же решил: пойдем, как рядовые. А то журналисты увидят в депутатском зале и решат, что Ельцин только на словах борется с привилегиями. Прошли через обычную стойку регистрации, вошли в салон самолета, и тут я получил серьезную взбучку от Бориса Николаевича. Оказывается, билеты у нас были куплены не в первый класс, а в экономический. То есть мы должны были лететь, как рядовые пассажиры. Я ему говорю: так ведь мы решили вроде, что живем без привилегий. Он мне отвечает, дескать, соображать же надо: в самолете журналистов-то нет, можно и слегка „расслабиться“. Тогда это только неприятно царапнуло. А окончательное решение уйти пришло как раз в дни августовского путча 91-го года. Люди искренне решили защищать демократию, своего президента. Сидели на ступенях, жгли костры. Ночи тогда уже были холодные. Я ни секунды не сомневался, что, начнись тогда боевые действия, все они погибли бы. А в это время ниже цокольного этажа, в бомбоубежище Белого дома был накрыт стол, и Борис Николаевич с ближайшим окружением „расслаблялись“, ожидая разрешения ситуации. Когда я увидел это – мне не по себе стало: Словом, я решил, что пора уходить. Оставались еще какие-то дела, обязательства, которые надо было выполнить. Но решение созрело. Окончательный разрыв случился, когда мы возвращались из Парижа, и вдруг в самолете я узнаю, что президент подписал указ о назначении нового руководителя Российского информационного агентства. Я тогда был председателем правления этого агентства, и никто не удосужился мне о новом назначении сказать. Самое же поразительное было в том, что президент подписал распоряжение о назначении на эту должность человека, ничего не понимающего в журналистике и проработавшего 15 лет директором стеклотарного завода. Тогда я попробовал было возразить, но мне было достаточно грубо сказано: иди и делай, что тебе царь велел: И вот тут я понял окончательно, что никакой я не соратник, а просто слуга у такого вот хозяина. Слугой я быть не хотел и ушел. Я пришел на работу к президенту с нормальным желанием что-то хорошее сделать для страны. И вдруг увидел, что это никому не надо. А нужно, как и раньше, служить, прогибаться, знать на кого настучать, а кому вовремя подхихикнуть. Когда мы переезжали в Кремль, главной проблемой было кому в каком кабинете сидеть! Дошло до того, что Коржаков ходил по коридорам и командовал, где и кого разместить. Если рядом с президентским кабинетом – ты человек хороший, если твой кабинет в отдалении – не очень, а если и вовсе на другом этаже, то с тобой и здороваться не обязательно. То же, кстати, было и при дележе автотранспорта. Если у тебя машина из гаража особого назначения – ты человек. А если из гаража Белого дома – тебе при встрече можно просто кивнуть, другого ты не достоин: А какая связь у тебя? Первая „вертушка“ есть? А телефон с надписью „президент“ для прямой связи с „самим“? Нет? Ну тогда гуляй себе. Уже в начале 92-го года я понял, что тут серьезной политикой и не пахнет. Начиналась большая дележка собственности: Но о том разговор особый. Сейчас, кстати, мы начинаем снимать многосерийный телевизионный фильм по моему сценарию о нравах, царивших в коридорах российской власти того времени. Я убежден, что именно из тех дней и лет выросло то, что мы пожинаем сегодня и в экономике, и в политике, да и просто в жизни. А я видел это все своими глазами.» («Труд-7», 9 декабря).