Павел Луспекаев. Белое солнце пустыни

О том, как прошли последние дни студента Луспекаева в «Щепке», опять-таки великолепно поведал наш добрый знакомый Геннадий Иванович Полока. Весной 1950 года будущий кинорежиссер поступал на актерский факультет «Щепки». Параллельно с приемными экзаменами шли и выпускные. Курс профессора Зубова и ассистента-педагога Дмитриева готовился к дипломному спектаклю «За тех, кто в море».

«Мы, абитуриенты, робко жались к стенкам, а мимо нас проносились участники спектакля, – вспоминал Геннадий Иванович. – Как нам тогда казалось, самоуверенные и отчужденные.

Обращал внимание красивый губатый парень, острослов и весельчак. В спектакле он играл цыгана, морского офицера, и надрывно пел, вызывая восторг у абитуриенток. «Какой парень! Наверно, самый талантливый?» – спрашивали они у старожилов училища.

– Талантливый… – согласился один из дипломников, – но не самый. Вот посмотрите на того… – и он показал на долговязого кавказского вида парня. У него были сросшиеся брови, круглые черные, почти без белков, глаза. Он стоял в стороне, рассеянный, скучающий, мрачный.

– Трагик, наверное? – спросили мы.

– Трагик, – подтвердил дипломник. – Темперамент у него страшный… и комик, смешнее актера не знаю.

– А как его зовут?

– Луспекаев. Паша.

Позднее кто-то из выпускников сообщил нам, что несколько человек из последнего выпуска зачислены в труппу Малого театра.

– Значит Луспекаев в Малом?

– Нет, его не взяли…

Мы, новички, снова были поражены. Как же так, самого талантливого вдруг не взяли?..»

Парадокс объяснялся просто: несмотря на усилия педагога по технике речи, несмотря на старания самого Павла, полностью избавиться от южного русско-украинского диалекта ему так и не удалось. Не следует думать, будто профессор Зубов не пытался отстоять своего любимого ученика – пытался и еще как. Но ему припомнили основной довод, из-за которого Павел был принят в училище: необходимо, мол, готовить кадры и для национальных сцен. Теперь этот довод обернулся и против Зуба, и против его ученика: мы кадр подготовили. Пусть он теперь потрудится во славу тех театров, для которых предназначался. Традиции, которые можно более или менее вольно трактовать в стенах училища, недопустимо трактовать так же в стенах Малого театра – цитадели образцовой русской речи.

Кое-кто из читающих эти строки готов, поди, уже разразиться полными «праведного» гнева выпадами против корифеев Малого, поступивших с одареннейшим выпускником столь жестко ради соблюдения каких-то там традиций, представляющих ценность только для самих корифеев. Давайте спокойно, без обличительных эмоций обсудим этот отнюдь не простой вопрос.

Традиции – это, прежде всего, стабильность. Почему оплотом стабильности на Западе является Англия, а на Востоке – Япония? Не потому ли, что, не страшась выглядеть смешными – «устаревшими» – в глазах остального мира, здесь упорно держатся за свои национальные традиции?..

«Сравнил «Щепку» с целыми государствами!» – уже слышу я скептическое и презрительное ворчание. Так ведь традиции «Щепки» – это частичка составляющих, из которых складываются большие традиции русской культуры. И традиции Великобритании или Японии тоже состоят из составляющих. Общее же их сложение и дает тот результат, которым и славны эти прекрасные государства.

Когда хотят что-то разрушить – государство ли, армию ли, культуру ли, – первый удар непременно наносят по традициям. Их высмеивают, извращают, выхолащивают – естественно под лозунгами борьбы за новое, прогрессивное и тому подобное – а как же иначе? Горе тому народу, который в угоду болтунам, лжецам и проходимцам всех мастей и национальностей, не защищает свои традиции, который, изо всех сил стараясь слыть «передовым» и «прогрессивным», позволяет топтать и порочить свое духовное достояние, закрепленное в вековых традициях. Казалось бы, нам ли не знать этого? Ведь на собственной же шкуре испытали в 1917 году, что такое отступление от традиций – государственных, религиозных и культурных. Так нет – видимо, мало испытали, все норовим под кого-нибудь лечь, боимся кого-нибудь, не дай Бог, обидеть. В годы так называемых «перестройки» и «радикальных экономических реформ» все повторилось. Только тогда мы ужасно боялись, как бы нас не зачислили в противники «прогресса», а нынче – в противники «демократии».

Если бы «прорабы перестройки» обладали хотя бы толикой того здравого смысла, той принципиальности, какой в полной мере наделены корифеи «Щепки», они опирались бы на честных людей, а не отдали страну во власть жуликов, рвачей, бандитов – всей этой псевдодемократической шелупони. Но куда им. Известно же, что, перефразируя знаменитое изречение Ильича, «коммунизм – это высшая стадия политического идиотизма». Что можно было ожидать от людей, предшественники которых отлучили Православную Русь от Бога?..

«Щепка» же стояла, стоит и стоять будет благодаря принципиальной верности корифеев Малого традициям своего прославленного театра, завещанных им великим Михаилом Семеновичем Щепкиным.

Что же касается случая с Павлом Луспекаевым, то в стране действительно было немало театров, где его диалект вполне вписывался в местную языковую стихию.

Павел, Инна и Николай Троянов получили распределение в Тбилиси. Никого из них оно не огорчило, а Павла даже обрадовало – он рвался на юг, к солнцу, туда, где зимы короткие и мягкие, а лето длинное и жаркое. Никто из троих не завидовал однокурсникам, оставшимся в Москве. Впереди была целая жизнь. Она могла бы сложиться так, что могли позвать и обратно.

После государственных экзаменов профессор Зубов в последний раз собрал свою мастерскую. Каждый из выпускников услышал о себе что-нибудь новое. Павлу же он повторил то, что сказал три года назад, на первом курсе: «Ты, Паша, запомни, тебе лично в искусстве надо только одно: вчитываться в роль, каждую фразочку на что-то свое, луспекаевское опереть, а остальным тебя Бог не обидел».

Постоянство Учителя выглядело наивысшей похвалой… Не откладывая отъезд, троица новоиспеченных актеров собрала свои скудные пожитки, приобрела билеты на поезд Тбилиси – Москва и отправилась в дальний путь.