Павел Луспекаев. Белое солнце пустыни

Через пару дней они и неразлучный с ними Коля Троянов отправились в Пантеон великих граждан Грузии посетить в первую очередь могилу того человека, именем которого был назван театр, в котором молодым актерам предстояло служить. Сперва по узкой улочке, вымощенной булыжником, а потом по тропинке, вырубленной в гранитном склоне горы Мтацминда, они добрались до церквушки отца Давида. Справа от нее, на гранитной естественной площадке, расположился Пантеон.

Могила Александра Сергеевича Грибоедова находилась в нише, вырубленной в скале. Над могилой был вознесен крест с мраморной фигурой молодой женщины, горестно опустившейся на колени. Это, конечно, была юная вдова Нина Чавчавадзе. Коля, зашедший с торца, торжественно прочел: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской. Но для чего пережила тебя любовь моя!..»

Думал ли Павел Борисович, склонившись у надгробия великого драматурга, что через много лет на репетиционной площадке БДТ подготовит одну из лучших ролей из бессмертной комедии «Горе от ума», подготовит вдохновенно и блистательно, и… не сыграет ее?.. В любом случае, о комедии вспомнили и он, и Инна, и Николай. А когда актеры помнят о пьесе, это означает, что они хотят играть в ней.

Рядом – могила самой Нины. И тут же ее отца – поэта Ильи Чавчавадзе. От обилия знакомых и знаменитых фамилий на надгробиях: Важа Пшавела, Николоз Бараташвили, Акакий Церетели… – благоговейно перехватывало дыхание.

Добрались и до вершины горы, на выступе которой устроен Пантеон. Со смотровой площадки город был виден как на ладони. Он повторял собой извивы котловины, по центру которой неслась мутная своенравная Кура. Над городом колыхался зной. Казалось, еще немного, и он вспыхнет. Город обступили бурые высоты.

Спускаться оказалось трудней, чем подниматься. Инна с опаской посматривала на Павла – не заболели ли ноги? Но ничто в его поведении пока об этом не давало о себе знать. Проголодались ужасно. Откуда-то с боковой улочки потянуло невыразимо вкусным запахом свежеиспеченного хлеба. Притягиваемые этим божественным ароматом, Инна, Павел и Коля очутились вскоре перед приземистым строением без окон. Люди входили туда с пустыми руками, а выходили со стопками румяных с пылу с жару лепешек.

Павел галантно распахнул дверь, пропуская вперед жену, Инна шагнула внутрь и в ужасе отшатнулась, едва не сбив с ног шедшего за ней Павла. В полутора метрах от входа, в земляном полу зияло какое-то отверстие, из которого дышало малиновым жаром. Вокруг этого отверстия, словно черти в преисподней, хлопотали несколько невысоких худощавых мужчин. Один из них оглянулся на вошедших.

– Э-э, дэвушк! – ободряюще осклабился он. – Зачэм бояцца? Ныкто тэбя нэ зажарыт. Такым красавыцам с мужэм далжно быть жарко.

Другой, который шуровал в отверстии, выметнул наружу стопу горячих лепешек, наколотых на крючок с деревянным черенком. Теперь стало ясно, что Павел, Инна и Коля забрели в пекарню, где пекли хлеб, по-местному – шоты. На стенки своеобразной печи в форме огромного кувшина на-шлепывалось тесто, моментально превращавшееся в лепешки-шоты. Новоявленные тбилисцы, глотая слюнки от нетерпения, закупили целую гору шотов. Несколько штук съели тут же, возле шотной. Еще несколько в духанчике, оказавшемся поблизости, а остальные принесли домой. Всю ночь в комнате держался бесподобный аромат свежего хлеба. В эту ночь спалось особенно сладко. Болезнь, затаившаяся в стопах Павла, не напомнила о себе…