Павел Первый

Злопамятность Петра III по отношению к покойной императрице проявилась сразу после его восшествия на престол. Он тут же провозгласил, что намерен впредь проводить политику, диаметрально противоположную той, которую осуществляла Елизавета внутри и за пределами страны. Это было с его стороны больше, чем утверждение своего характера и своих принципов; это было стремлением принизить все то, что царица создала за годы своего правления, и оскорбить ее память. В ночь своего пришествия к власти он отдал приказ русским войскам, которые к этому моменту, взяв Берлин и сломив сопротивление неприятеля, завершали его разгром, приостановить военные действия и оставить занятые ими территории. Положив своей властью конец Семилетней войне, он попросту проигнорировал интересы своих союзников: Франции и Австрии. В то же время он написал личное послание Фридриху II, выражая ему свои искренние заверения в неизменном восхищении и расположении к нему. Король, который еще вчера сотрясался от непрерывных поражений и готовился окончательно распроститься с правами на Восточную Пруссию, возликовал и возблагодарил Небо за неожиданно свершившееся чудо. Во всем свете нашелся-таки один безумец, который пришел, чтобы спасти его лицо перед народом и историей. Доведя свое решение до конца, Петр III выработал совместно с бароном фон Гойцем, специальным эмиссаром Берлинского кабинета, условия сепаратного мира, который был подписан 5 мая 1762 года.

По данному соглашению победительница в лице России не только ограничилась реституцией всех захваченных территорий, но и сама предложила объединить свои войска с прусскими для совместных действий против австрийцев, своих главных союзников. Эта постыдная перемена взглядов вызвала бурю негодования у лучших представителей русской армии, которые совершенно не могли примириться с тем, что император мог так поступить, лишив их славы, добытой ценой неимоверных страданий и жертв. Ощущение предательства со стороны того, кто был в первую очередь призван поддерживать и чествовать своих героев, особенно обострилось, когда Петр III, верный своей мании, решил установить в русской армии прусскую дисциплину и даже переодеть ее в прусскую униформу. В своей германофилии он опустился до того, что поставил во главе некоторых русских полков офицеров – выходцев из Голштинии, не скрывал восхищения, когда видел на парадах солдат, одетых на немецкий манер, и приказал многократно увеличить число артиллерийских салютов по каждому поводу, приучая жителей столицы к воинственному сознанию, проповедуемому его кумиром Фридрихом II.

Но и этого было недостаточно для удовлетворения его воинственных амбиций: лютеранин по рождению и православный по необходимости, он принялся наводить свои порядки и в Церкви, которую осуждал за устарелое богословие и за чрезмерную пышность. Он мечтал поменять рясы попов на пасторские рединготы, а заодно и сбрить священникам их бороды. С тем же порывом новатора он повелевает проявлять терпимость по отношению к еретикам и особенно по отношению к старообрядцам, преследуемым церковными властями. Наконец, в апогее безбожного кощунства, он принимается за секуляризацию части монастырских владений и имущества Церкви, которая, обладая огромными землями, заселенными крепостными, не выплачивала государству установленные налоги. Высшее духовенство решительно воспротивилось принятию против Церкви сталь жестких мер, расценив эти действия как святотатственные, которые, по мнению некоторых представителей духовенства, свидетельствовали о расстройстве религиозных воззрений императора.

Для того чтобы хоть как-то снискать к себе расположение в глазах общественного консервативного сознания и особенно аристократии, Петр III подписывает после очередной ночной попойки указ, освобождающий дворянство от военной службы в мирное время, и закрепляет за дворянами право на владение крепостными мужиками, отныне являющимися их собственностью согласно реестру, по которому также ведется учет поголовья скота в их конюшнях и стойлах.

Град указов один за другим посыпался на головы горожан и сельских жителей, а между тем Петр III, увлеченный своими военными амбициями, уже подумывает о походе на Данию, чтобы отвоевать наследственную провинцию его семьи Шлезвиг.

Однако Петру III крайне недостает последовательности в осуществлении своих планов. Перепрыгивая с одного проекта на другой, он разрушает все только что созданное, развлекается в кутежах после бессонного корпения над докладами министров и послов. Пробуждаясь, его подчиненные каждое утро задавались вопросом: какая прихоть взбредет в голову Его Величества на этот раз и не нарушит ли она их обычный уклад жизни?