Павел Первый

Одобрив планы Анны Лопухиной на супружество и лишив высокого поста ее отца, Павел тем не менее продолжил посещать дом своей фаворитки, ставшей княгиней Гагариной. Он все так же не домогался ее, не требовал проявления к себе особого внимания, и даже поговаривали, что он не изменил манеру своего ухаживания. Некоторые сомневались в этом и утверждали, что в этом странном клубке отношений супруг вежливо закрывал на все глаза. Отведенная ему роль ширмы стоила ему всевозможных преимуществ, принимая которые, он будет неуместно улыбаться. Князь Гагарин и сам не преминул прибегнуть к Павлу, прося у него защиты от прежнего генерального прокурора, преследующего его по доносу некоторых клеветников. Эту черту снисходительности Его Величества отмечает вице-адмирал Шишков, который пишет в своих «Воспоминаниях»: «Мы не могли сказать, что он (император) был человеком глупым или злым по натуре. Причиной опасений была его неожиданная вспыльчивость, которая всегда и затмевала его рассудок, и крылась в его недоверчивости, которая побуждала его прислушиваться ко всякого рода изобличениям […]. Везде казались ему измены, непослушания, неуважения к царскому сану и тому подобные мечты, предававшие его в руки тех, которые были для него опаснее, но хитрее других». Не один ли из этих злонамеренных информаторов сообщил царю, патологическая восприимчивость которого с каждым днем принимала все более остро выраженный характер, о проявлениях со стороны Суворова непослушаний к дисциплинарным уставам и ношению предписанной высокими инстанциями униформы? Во всяком случае, Павел, отреагировав на это, внезапно пригласил старого воина к себе в Санкт-Петербург. Когда последний прибыл в столицу, никто даже не удосужился поехать навстречу и оказать ему почести, которые он несомненно заслужил. 20 марта 1800 года Павел опубликовал рескрипт, согласно которому он лишил генералиссимуса Суворова привилегий «национального героя», которых тот был удостоен в предыдущем году. Эта санкция грянула как гром среди ясного неба. Однако Суворов остался невозмутим. Его снедала другая причина. Его уже более страшила не опала, которой он был подвергнут, а сама смерть, стоявшая у порога. По мнению врачей, его жизнь висела на волоске. Несколько месяцев спустя, 6 мая 1800 года он скончался от болезни, которой заболел во время своей последней кампании. Его Величество не счел необходимым присутствовать на похоронах. Членам императорской семьи оставалось только теряться в догадках относительно мотивов его поведения. Руководствовался ли он доводами, известными только ему одному, или же ему нравилось поражать Россию, не заботясь о губительных последствиях своих экстравагантных поступков? Многие из его подчиненных не простят ему никогда его неблагодарности по отношению к этому выдающемуся слуге своей Отчизны.

Именно в этот период за спиной императора разворачивалась жесткая борьба за влияние на него между различными противостоящими группировками. Друзей царицы, а к ним в том числе относилась и непостоянная Анна Лопухина, потерявшая всякий кредит доверия в глазах Павла, он призвал 25 сентября 1799 года возглавить Коллегию иностранных дел. Это были два человека, каждый из которых жаждал дорваться до власти, а их ежедневное соперничество между собой еще больше подстегивало их на изобличения и стремление подставить друг другу подножку. Первым из упомянутых людей был тридцатисемилетний граф Федор Ростопчин, назначенный придворным и членом Императорского совета; вторым – Никита Петрович Панин, молодой человек, племянник покойного учителя Его Величества. Они оба побуждали императора к продолжению изничтожения «французских цареубийц», тех, кто прежде был якобинцами, раскаявшимися шуанами или свежеиспеченными бонапартистами. Однако после фиаско новой англо-русской коалиции против Франции и капитуляции принца Йоркского перед силами генерала Брюна в голландском Бергене Павел пересмотрел свое суждение. В то время как английские войска были истреблены, австрийцы – вдребезги разбиты, а прусаки были вынуждены занимать выжидательную позицию, он надеялся, что, возможно, у него появится интерес сближения с этой вездесущей и всепобеждающей Францией. Весной 1800 года жест со стороны Бонапарта завершил процесс выяснения недоразумений между двумя странами. В знак доказательства доброй воли Франции Первый консул освободил всех русских военнопленных, захваченных во время последней кампании. Обнадеженный этой инициативой, Павел решил ответить на это, публично разорвав отношения с Бурбонами, право которых он отстаивал до недавних пор. В своей поспешности покончить с интригами эмиграции он дал понять графу Провансу, будущему королю Людовику XVIII, что он правильно поступит, покинув Митаву, где Россия предоставила ему приют, и направясь для воссоединения со своей супругой в Киев. Затем, чтобы подчеркнуть значение этого требования, Павел аннулирует пансион в сумме двухсот тысяч рублей, который был ранее назначен несчастному претенденту на французский трон.