Павел Третьяков

Тем не менее многие исследователи советского и постсоветского периода считали «Искушение» первой картиной, с которой началось собрание. И. С. Ненарокомова, чья книга была опубликована в 1994-м, пересказывая сюжет полотна, констатирует: «…все это выглядит несколько искусственно, наивно и, несмотря на драматизм происходящего, не больно-то трогает душу. Но было бы даже странно, если бы первая же купленная для коллекции картина оказалась шедевром»^[576]. Такая точка зрения, очевидно, базировалась на заявлении самого П. М. Третьякова. В. В. Стасов по случаю передачи П. М. Третьяковым художественной галереи в дар Москве готовил статью о деятельности мецената. Некоторые факты он выяснял у самого Третьякова. Так, в одном из писем в августе 1893-го Стасов уточнял: «…„Искушение“ Шильдера не 1858 ли года? Я спрашивал самого Шильдера, но он наверное не помнит»^[577]. На это Павел Михайлович отвечал: «…„Искушение“ Шильдера, думаю, 1856 г., так как это первая картина русская, которую я приобрел (в 1856 году)»^[578].

Однако современные серьезные исследователи единогласно отвергают это свидетельство и относят к 1856 году только одну картину — «Стычка с финляндскими контрабандистами» В. Г. Худякова. «Первым приобретением для будущей галереи» «Стычку» называет О. Атрощенко^[579]. А видный исследователь деятельности Третьякова Т. В. Юденкова констатирует: картина художника В. Г. Худякова «…стала первым приобретением начинающего коллекционера, она положила начало будущей коллекции, а 22 мая (10 мая по старому стилю — дата, когда Третьяков получил от Худякова картину. — А. Ф.) 1856 г. — датой основания Третьяковской галереи»^[580]. Т. В. Юденкова ссылается на исследования своих коллег: «…ранее считали, что начало собранию в 1856 г. положено двумя произведениями: названной работой В. Г. Худякова и картиной „Искушение“ Н. Г. Шильдера. Однако в результате дополнительного изучения архивных материалов и выставочных каталогов Н. Л. Приймак и Н. Н. Мамонтовой дата создания и поступление в собрание Третьякова картины Шильдера изменена. Отныне картина датируется 1857 г., ее поступление — 1858 г.»^[581].

Таким образом, в 2006 году был подведен итог многолетней дискуссии. Картине В. Г. Худякова было отдано и материальное, и моральное первенство: она была признана не только первой картиной в коллекции П. М. Третьякова, но и тем единственным «камнем», который лег в основание галереи.

Однако… в сущности, этот вывод мало что проясняет. Признаются ли первым приобретением обе картины или же только одна, основание галереи в любом случае относят к 1856 году. В качестве дня основания принимают дату приобретения той из картин, для которой он точно известен: 22/10 мая 1856-го^[582]. И в том и в другом случае начало галереи отождествляют с началом собрания. Сам же Третьяков своим первым приобретением считал картину «Искушение». Как знать, возможно, он был прав. Физически первой картиной стало полотно В. Г. Худякова, чуть раньше перешедшее в руки коллекционера. Но моральное первенство вполне могло быть за картиной Н. Г. Шильдера: попав в галерею позже худяковской, эта картина могла дать начальный импульс собирательству, и первым большим решением в истории составления коллекции могло стать желание Третьякова приобрести именно это полотно — даже если оно было еще не окончено.

Тем не менее дискуссию о вопросах первенства нельзя признать вовсе бесплодной. Именно по ее итогам возникает весьма существенный вопрос: можно ли совмещать начало истории третьяковского собрания с началом создания его галереи?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно под новым углом зрения проанализировать давно известные сведения. Прежде всего необходимо понять: когда в сознании коллекционера произошел перелом, в итоге которого он перестал думать как собиратель и стал мыслить как галерист? Иными словами, когда в голове Павла Михайловича появилась четко сформулированная генеральная цель коллекционерской деятельности? Ведь галерея, так же как и музей, — это больше чем просто собрание разнородных произведений искусства. Это — собрание, составленное сознательно, подчиненное строго определенному замыслу создателя. То есть такое собрание, в котором каждый потенциальный экспонат оценивается не столько с эстетической стороны, сколько с точки зрения его соответствия (или несоответствия) некоей идее либо плану, задающему общую направленность собрания.