Павел Третьяков. Купец с душой художника

«Я знаю, что Вам копии не нужно, и до этого я бы не допустил… я пишу разом два: один побольше, другой поменьше. Я постараюсь, разумеется, никого не обидеть, и если мне не удастся уже сделать оба портрета одинакового достоинства, то ручаюсь Вам за то, что лучший будет Вам… Не удивляйтесь, что я пишу так уверенно. Это происходит оттого, что я, начавши работать и более ознакомившись с графом, вижу, что и он чувствует себя как бы обязанным не стеснять меня выбором. Все это было видно из разговоров. Так, например, после третьего сеанса он и жена его были довольны портретом; на следующий раз я привожу другой холст и начинаю новый, больший, а тому даю время сохнуть. Когда и этот портрет был поставлен на ноги, графиня говорит мне: «Лучше этого второго сделать нельзя!» То же говорит граф, прибавляя, что ему будет совестно оставить этот лучший у себя…».

2 ноября Павел Михайлович писал Ивану Николаевичу: «С нетерпением жду того времени, когда придется мне быть в Петербурге и увидать портрет графа Толстого».

15 ноября 1873 года Крамской отвечает: «Что касается портрета графа Льва Ник. Толстого, то и я, разумеется, жду того дня, когда Вы его увидите, что Вы скажете и что Вы найдете, а понравится ли он Вам – не знаю».

Портрет, конечно, понравился Павлу Михайловичу, сомневаться в этом невозможно. Портрет какой-то упорный, немного «странный», как про него выражается сам Крамской, но типичность и сила в нем удивительны.

После совета Достоевского, переданного Перовым, что следовало бы иметь портрет Тютчева, Павел Михайлович, наверное, имел это в виду, тем более что сам ценил Тютчева очень высоко. В 1873 году Павел Михайлович заторопился. Прошел слух о болезни Тютчева.

Павел Михайлович писал Репину 17 января: «Вас, вероятно, удивил такой экспромтный заказ мой портрета. Дело в том, что вдруг узнал о болезни Ф. И. Тютчева, и потому не желал откладывать исполнение его портрета, с Вами же я говорил о том, что не желаете ли сделать для меня портрет с натуры, вот я к Вам первому и обратился; я не знаю, как у Вас договорится это дело, жду Вашего известия; я полагаю с фотографии придется подготовить, а с натуры окончить, когда Ф.И. будет поправляться и в состоянии сидеть».

Репин ответил, что он думает приняться за портрет через неделю, а фотографий видеть не хочет, чтобы живее взглянуть на него самого.

2 февраля Репин пошел к Тютчеву, но видеть его не мог. Он был очень болен. Старик камердинер и камерфрау немка безнадежно покачивали головами. Репин, по его словам, не утерпел и посмотрел две фотографии. «Лицо прекрасное, – говорит Репин, – поэтическое, очень моложавое, несмотря на седые волосы; Вы правду говорили – очень интересное лицо. Камерфрау говорит, что теперь уже узнать нельзя, так он изменился. Признаться я очень пожалею, если мне не удастся видеть его живым».

12 апреля Павел Михайлович спрашивает еще Репина про Тютчева: «Ни слуху, ни духу, но я думал, Вы еще раз побываете там, может быть, он и поправился».

Но Репин занят своими «Бурлаками» и отъездом за границу.

6 марта 1874 года Павел Михайлович написал: «К сожалению, нам не удалось сделать портрет Фед. И в. Тютчева и его портрета не осталось».

Тютчева для Павла Михайловича сделал в 1876 году Александровский с фотографии. Павел Михайлович 10 января 1877 года в письме к Крамскому говорит: «Сделайте одолжение, побывайте у Александровского… теперь портрет уже наверное у него и скажите мне, как Вы его находите; родные нашли, что желт, губы черны и шея длинна, но мне кажется в живописи-то он неважен – ошибаюсь я или нет».

Крамской портрет осмотрел и нашел, что он похож на фотографию, покрытую охрой, «но есть что-то, что нравится и очень».

Илья Репин

Во всяком случае, лицо Тютчева так интересно и значительно, что можно простить недостатки, найденные в нем Павлом Михайловичем и Крамским.

В декабре 1876 года, когда Крамскому пришлось бросить Париж, картину и предполагавшееся участие в трех выставках из-за тяжелого нервного состояния жены, он писал Павлу Михайловичу и просил дать ему работу, чтобы начать выплачивать долг. Павел Михайлович, как видно, просил его заняться портретами Некрасова, Салтыкова-Щедрина и А. Г. Рубинштейна.

22 января 1877 года Крамской сообщает: «Рубинштейн возвратится в мае, тогда и писать будем. Салтыков (Щедрин) в среду будет у меня, начинаем. Некрасов же умирает, но с ним хотели переговорить и Гончаров и Щедрин. Говорят, он никогда не был так хорош, как теперь. Не знаю, что будет».

С больного Некрасова все-таки удалось сделать портрет. Даже два. Второй – картина.

25 января Павел Михайлович отвечает:

«Уже особенно-то спасибо Вам за то, что Салтыкова так скоро залучили. Я забыл спросить Вас, какого размера предполагаете сделать этот портрет. Мне кажется его следовало бы писать с руками. Дай бог, чтобы вышел удачен».

В том же письме, где Павел Михайлович выражает радость, что портрет Салтыкова налаживается, он говорит: «Хорошо бы очень было, если бы удалось успеть написать Некрасова. Уж очень бы рад я был».