Павильон

Он не мог исчезнуть, наверное, упал, хотя непонятно, как это могло случиться. Если он упал, то должен лежать на начищенном полу или под ковриком. Она подняла коврик, потрясла его, потом обыскала все вокруг. Она сдвинула два стула и стол, подняла коврик у подножия лестницы и все время ждала, что мать ее вот-вот окликнет и спросит, что это она так расшумелась. Ключа нигде не было, и мать молчала.

Алтею вдруг осенило, что это мать взяла ключ. Она покраснела и, сжав губы, прошла к задней двери дома. Та тоже была заперта, и в ней тоже не было ключа. Что за детские игры! Она быстро поднялась на второй этаж, подошла к двери матери и только тут заметила, что она не заперта, а всего лишь закрыта. Мать не оставила ни щелочки, но крючок не был наброшен. Тея толкнула дверь. В глаза ей сразу бросилась пустая кровать.

Это ее не встревожило. И только увидев, что дверь ванной по-прежнему открыта настежь, как она сама ее оставила, она почувствовала что-то неладное.

— Мама, ты где?

Ответа не было. Она позвала еще раз, и голос отозвался гулким эхом в пустом доме. Она сбежала вниз, заглянула в столовую, в чулан под лестницей, в кухню, кладовку, в бельевую, потом снова взбежала наверх и обыскала весь второй этаж. К тому времени, как у дверей постучался почтальон, она знала, что, кроме нее, в доме никого нет.

Она вернулась в комнату матери, раскрыла гардероб и обувной шкаф. Не было черного пальто и юбки, которые она сама повесила где-то около полуночи. Не было туфель, которые она собственными руками убрала в шкаф.

Мать ушла.

Алтея изумилась. Чтобы мать встала раньше семи часов и вышла на улицу в этот промозглый туман и, мало того, заперла двери и унесла ключи — это было совершенно невероятно. И не просто невероятно, это пугало: Алтея обнаружила, что, хотя туфель нет, чулки и прочая одежда по-прежнему лежат на стуле у кровати, аккуратно прикрытые голубым шелковым халатом с розовой и серебряной вышивкой. Дальнейшие поиски показали, что в шкафу осталось платье и костюм, но нет ночной рубашки и мохнатой кофты, которую миссис Грэхем надевала на ночь, и двух шарфов. Они исчезли, и мать тоже исчезла. Напрашивалось заключение, что она вышла из дому, сунув босые ноги в уличные туфли, надев юбку и пальто прямо поверх ночной рубашки. Только несчастный случай мог толкнуть ее на подобные действия, но в течение двадцати лет мать предоставляла разбираться со всеми несчастьями Алтее. За первым выводом следовал еще более неожиданный и пугающий: впервые за двадцать лет мать отстранила ее от чего-то.

Она не позвонила в колокольчик, не кликнула ее, не зашла. Надела пальто и ботинки и тихонько вышла из дому, заперев за собой двери.

Комната поплыла у нее перед глазами. Алтея ухватилась за железную спинку кровати и постояла, дожидаясь, когда кружение прекратится. Она могла придумать только одну причину, которая могла выманить мать из дому — одну причину и одного человека. Вероятно, мать решила, что Николас остался в павильоне. И подумала, что Алтея снова сбежала на свидание. Но если ее выманила из дому эта причина, то она ушла много часов назад. Не могла же она предположить, что Николас вернется в павильон в шесть-семь утра. Нет, она уходила в темноте, в большой спешке.

И не вернулась. После полуночи прошло уже семь часов, а мамы все нет.

Алтея сбежала вниз и вылезла через кухонное окно. Над садом лежал густой туман. Павильон она разглядела только после того, как прошла полпути, он смутно темнел на фоне изгороди. Подкралась мысль: мать вышла убедиться в том, что Николас действительно ушел, она очень спешила, и ее настиг приступ, и она не смогла добраться до дому. Это была самая страшная догадка. И вот она вошла в павильон… Тело матери было распростерто на полу справа от двери.

В центре помещения стоял тяжелый дубовый стол, по стенам — лавки и стулья с прямыми спинками. Дощатый пол покрывала пыль, по углам свисала паутина. Винифред Грэхем лежала ничком, голые ноги торчали из-под черного пальто. С первого мгновения Алтея не сомневалась, что мать мертва, но все-таки опустилась на колени и взяла холодную как лед руку, чтобы убедиться, что пульса нет.

Пульса не было. Вероятно, его нет уже несколько часов. Она все стояла на коленях на пыльном полу, пока эта неопровержимая истина добиралась до сознания сквозь путаницу мыслей. Она поднялась на ноги, и ее обуревало одно желание: ей должен кто-то помочь. Нужно скорее позвонить доктору Баррингтону.

Позже она вспоминала охвативший ее неясный страх, замешательство — как туман над морем. И в этом тумане со странной отчетливостью проступало то, что она никогда не сможет забыть: как ее рука нащупывает ключи в кармане черного пальто, как ее бесцветный потухший голос говорит в трубку: "Доктор Баррингтон, вы не могли бы прийти?

Моя мама умерла", — а в ответ раздается удивленно и протестующе: «Нет!» В отуманенном мозгу шевельнулась мысль: он не ожидал, что мать умрет. От этого ее вина становится больше или меньше?