Первым впечатлением было, что это мальчишка, надевший маску старика. Искрящиеся черные глаза могли принадлежать только ребенку, объятому восторгом перед миром. Нет, облик лгал, лгали худые узловатые руки и дребезжащий голос. Правдивы были только глаза, горевшие неукротимой энергией и задором.
— Бабушка поторопилась уйти в монахини, — отметила Элен.
Патриция задумалась, переводить ли подобный комплимент. Дедушка тем временем заявил, что стесняется пригласить гостей в свое убогое жилище (обычная формула вежливости у тайанцев), не согласятся ли они зайти в чайный домик? Подруги согласились и вместе со стариком направились к чайному павильону. Синь-эй увязалась следом.
В это время несколько человек, собравшихся на берегу, громко заговорили, указывая на какую-то точку в море. Синь-эй не замедлила подбежать, выяснить — в чем дело. Вернулась с известием, что все волновались за Ноэду, отправившегося навестить больного брата. Теперь можно не бояться, до настоящего шторма он успеет, лодку уже видно.
Чайный павильон, бесспорно, был самым большим и самым нарядным строением в деревне. Сквозь неплотно сомкнутые перегородки пробивались узкие полоски света. Хозяйка поднесла гостям влажные полотенца — протереть лицо и руки. Элен подумала, что этот обычай стоит запомнить. Если еще раз вздумает посетить чайный павильон — не станет пудриться.
Патриция как-то хвасталась, что в столичных чайных домах присутствуют и столы и стулья. В рыбачью деревушку веяния европейской цивилизации явно не проникли. Стульев не было — только циновки и низенькие столики.
Но по тому, как горделиво оглядывался дедушка, было ясно, что он недаром привел иностранок сюда. Пусть видят — его деревня ничуть не хуже других, даром что маленькая. Есть, где почитать стихи, побеседовать с друзьями. Предоставив Патриции хвалить деревню, домик, дедушку и внучку, Элен оглядывалась, невольно сравнивая этот павильон с павильоном в деревне Цуань. Все здесь было тихо, чинно, умиротворяюще. Никакого намека на беспорядок, царивший в доме тя-ю. Хозяйка — пожилая женщина — двигалась плавно, без суеты. Элен с трудом представляла, чтобы тя-ю из деревушки Цуань так же чинно угощала гостей. Скорее пролетала вихрем, порхала от одного посетителя к другому. «Нет, это невозможно, — одернула себя Элен. — Традиция».
Несмотря на неторопливость хозяйки, чай был готов в считанные минуты. Зеленый чай — Элен его терпеть не могла, как и Патриция, но нисколько не сомневалась, что дорогая подруга долго будет заходиться от восторга, лишь бы доставить удовольствие хозяевам.
Дедушка смаковал чай. Вторгнуться в это священнодействие и завести разговор было немыслимо. Пришлось довольствоваться беседой с Синь-эй, еще не научившейся впитывать гармонию тишины и также страдавшей от вынужденного молчания.
Увы, убийство в деревушке Цуань ее уже совсем не интересовало. Это была новость вчерашнего дня, и Синь-эй успела к ней остыть. Сегодня ее гораздо больше занимала драка соседских мальчишек и заноза, сидевшая в лапе черноухого пса. Только оповестив о том, что Ли-Вэнь полчаса не мог унять кровь из носа, а Ван-ли ходит с подбитым глазом и даже маленький Линь гордо показывает всем царапину на лбу, а занозу вытащил дедушка Пэн, и она оказалась «с мой мизинец», Синь-эй согласилась вспомнить о вчерашних событиях.
Да, дедушка был в деревне как раз в ночь убийства. У него там брат, и дедушка обычно посещает его раза два в месяц. Брат старший, ему уже исполнился сто один год. В прошлом году его даже приезжали поздравлять из столицы.
Тут Элен подняла глаза и перехватила взгляд дедушки, устремленный на нее поверх кружки с чаем. Тотчас морщинистые веки опустились, но Элен прониклась убеждением, что тема беседы старику не понравилась. Недаром он, даже не допив чая, повел разговор о молодости, семье, детях, внуках… Патриция, безропотно готовая приносить в дань вежливости собственное время и силы, слушала не перебивая. Синь-эй заскучала — все эти истории знала наизусть — и убежала играть с детворой. Патриция слушала очень внимательно, и Элен заподозрила, что дело не только в вежливости — похоже, подруга заинтересовалась поэтическими состязаниями, проходившими в рыбачьей деревушке, — на своем веку дедушка повидал их более девяноста, а участвовал в семидесяти. Он и сердце своей будущей жены завоевал, посвятив ей стихи…
— Как поэт Сю-Тей, — ввернула Патриция.
О, это было весьма лестное сравнение, дедушка счел своим долгом запротестовать. Нет, конечно, ему не под силу выразить свои чувства столь глубоко и возвышенно. Но кто сказал, что менее глубоки и возвышенны сами чувства?
— Это от его глубоких чувств жена ушла в монастырь? — не выдержала Элен.
Патриция сделала страшные глаза и не стала переводить. Дедушка, однако, не обошел этого вопроса. Патриция объяснила:
— Он болел. Жена дала обет — стать монахиней, если муж поправится.