Павлик Морозов [1976]

— Врешь, ты! Вот набью тебе шею, тогда узнаешь, — он сказал это довольно миролюбиво. Ему самому было немножко смешно.

— А у тебя, это самое, секреты от друзей завелись?

— Дурень, да ты знаешь, про что она говорила?

— Про что?

— Вот нарочно не скажу, потому что ты дурак. — Он подумал и прибавил: — На озеро придем, тогда скажу.

Якова мучило любопытство, но виду он не подал и до самого озера шел рядом с Павлом, посвистывая и балагуря: хотел загладить вину. Когда пришли, Павел ничего не сказал — должно быть, забыл. Разъехались на лодках ловить рыбу и купаться.

Вода в озере холодная, чистая. Если всмотреться, можно увидеть илистое дно, зеленые лапчатые водоросли, мелких рыбешек, которые сверкают под лодкой.

Летом из разных лесных деревень на озеро приходит много рыболовов, и на его берегах по ночам горят костры, будто в огромном цыганском таборе. Озеро большое — всем места хватает.

Яков раньше всех вернулся к костру, у которого хлопотала Клава Ступак — она варила уху. Он свернулся у костра и задремал.

Павел окликнул его с лодки:

— Яшк!

— Спит он! — крикнула Клава. — Хоть стреляй над ухом — не проснется.

— Вот соня! — Павел выбрался из лодки, присел возле Якова на корточки. — Яшк!

Клава улыбалась, помешивая уху.

— Его мать жаловалась в прошлом году: утром, говорит, в школу не добудишься.

Павел запел шутливо:

Зыбаю, позыбаю,

Пошел отец за рыбою,

Мать пеленки полоскать,

А я Яшеньку качать…

Ааа… аа

— Что ни делай, все равно не проснется, — смеялась Клава.

Павел запел громче:

Зыбаю, позыбаю,

Пошел отец за рыбою,

Мать пеленки полоскать,

А я за волосы таскать!

Он дернул приятеля за волосы. Яков негромко взвыл и встрепенулся.

— Ой!.. Ну, знаешь, это самое… за это можно и по уху дать.

— Вот здоров спать! — расхохотался Павел.

— Это я лю-у-ублю… — потянулся Яков. — Эх, перебил ты мне, Пашк, сон интересный.

— Какой? — заинтересованно спросила Клава. — Люблю я про сны слушать.

— Будто мать клюквенное варенье варит… А сахару, сахару положила! И пенка так и накипает! Мать говорит: «Кушай, Яшка, пенку». Я ложкой-то зачерпнул пенку, а съесть так и не успел: ты как раз тут за волосы дернул.

— А на болоте уже клюква розовеет, — сказала Клава. — Видимо-невидимо!

Павел предложил:

— Айда, сходим в то воскресенье? Как раз дозреет.

— Сходим… — снова потянулся Яков. — Люблю я клюквенное варенье… Постой, нельзя в то воскресенье.

— Почему?

— В пятницу — первый день занятий, в субботу — второй, а в воскресенье — третье сентября.

— Ну, так что?

— Зоя Александровна говорила, что третьего сентября утренник. Будем рожи сажей красить.

— Если на зорьке встать, то к утреннику как раз поспеем.

— Не люблю я на зорьке вставать, — зевнул Яков. — А может, в этом году еще и не будет в нашей школе пятого класса?

— Будет! — уверенно сказала Клава. — Уже три новые учительницы приехали. С виду симпатичные… Только лучше Зои Александровны, по-моему, никого нет!

Один за другим у костра собирались пионеры, рассаживались перед огнем, грелись.

— Осень… — вдруг печально сказала Клава. — Листья желтеют… Жалко лета, ребята. А на Черном море, Зоя Александровна говорит, еще розы цветут.

— Там и в декабре цветут! — оживился Павел, — Ребята, вот я думаю, какая же страна наша большущая! На одном конце еще морозы бывают… снег! А на другом — уже хлеб сеют и деревья зеленые!

Помолчали. Яков проговорил:

— Мой папанька в Красной Армии был — в этой… в Средней Азии. Там они с басмачами дрались — такие бандиты есть… Вот жарища там! Шестьдесят градусов! И песок. Едешь день — песок, едешь два — песок.

Клава пояснила:

— Каракумы. Пустыня такая.

— А Зоя Александровна говорит, что такое время будет, когда и пустыня родить хлеб начнет, — прибавил Павел.

— Начнет, — согласилась Мотя. — Если речку провести… Орошение сделать.

Павел продолжал, тщательно помешивая хворостинкой угли в костре:

— А еще, наверное, такие машины сделают, что бы тучи собирали, и когда надо — дождь будет идти!

Яков подскочил, весело сморщился, захохотал:

— Вот загнул! Какая ж это машина на небо полезет?

— Может, самолет такой будет…

— Гром как жахнет, так твоего самолета и нету! — рубанул по воздуху ладонью Яков.

— Никогда ты, Яшка, ни во что не веришь, — недовольно проворчал Павел. — А может, еще через радио! Знаете, ребята, радио какое, наверное, будет? Зоя Александровна рассказывала: сидим в Герасимовке — и Москву видим!

— Красную площадь! — мечтательно сказала Клава.

Яков спросил недоверчиво:

— И Кремль?

— И Кремль!

Все придвинулись к костру, посмотрели на Павла заблестевшими глазами.

— Неужто увидим?

— Ну, это мы не доживем… — покачал головой Яков.

— Доживем! Вот посмотришь, доживем!

К костру подбежала запыхавшаяся Мотя.

— Ребята, за мной Петька Саков идет!

Павел вскочил, сжал кулаки. Клава удержала его за рукав:

— Паша, не надо.

— Пусти! — он резко высвободил руку. — Все равно сейчас опять драться будем. Ну, я ж ему!

Яков поднялся рядом с ним.

— Пашк, ты не бойся… Если что — я подмогну…

К костру подошел Петр и молча остановился.