Павло Загребельный

«Это довольно широкий вопрос. Во-первых, Союз, как и любой творческий союз (художников, кинематографистов), обслуживал идеологию, и в этом смысле он мог руководить творцами, т. е. своими членами. Сейчас идеологией никто не занимается, ибо сейчас есть другие проблемы: распределение денег, приватизация и т. п. Соответственно Союз избавился от своего статуса, и это инерция, что он еще существует в таком виде. Они даже сами не понимают, что превращают его в центр социальной помощи малоимущим писателям, которые уже давно не пишут или вообще не писали… Из времен советской украинской литературы во времена украинской постсоветской литературы в действительности перешло, может, 5 —6 фамилий. Все другие по своей ментальности и творчеству остались в Советском Союзе. Конечно, они не могут ни на что влиять. Они до сих пор думают, что должны играть большую роль в обслуживании идеологии, сегодня – идеологии патриотизма. Хотя я не понимаю, что произошло с этим патриотизмом, потому что его разобрали политические партии, изменили, и ныне много различных патриотизмов. Единого патриотизма уже не существует – то есть это все люди безработные, которых нужно поддерживать финансово и помогать с похоронами. Я не думаю, что когда-то возродится тот статус писателя, который был в советские времена. Если он возродится, то будет не в Союзе, а у отдельных писателей. В каждой стране есть какой-то авторитет-писатель – Петер Хандке в Австрии, Джон Ирвинг в Америке, в Англии немного больше. И у нас будет так, – в 2001 году пытался разобраться в ловушке СПУ Андрей Курков. – Сейчас такой потенциальный авторитет – это единственный живой классик Павел Загребельный, который до сих пор много пишет, издается в переводах, хорошо продается и не обращает на все это внимания. За что его и не любят. Просто нужно пережить это поколение, а потом оно как-то «устаканится». Новое поколение будет вести себя по-другому: это будет или профсоюз, или гильдия литераторов. Но оно не будет иметь никакой политически-государственнической окраски».

Когда придет эта благословенная пора? Исходя из той свистопляски, которая развернулась после смерти Загребельного, – не скоро. Вокруг имени и произведений моего отца разразился шабаш окололитературной мелюзги с целью его имя зачеркнуть и, что самое печальное, не издавать. Все это мы уже слышали, и лакейский тенор Смердякова, и выверт песни лакейской: «Я всю Россию ненавижу… В двенадцатом году… хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы…»

Когда романы Загребельного ревнители советской культуры объявляли вредительскими, Риангабар – Винничук живописал в 1983—1984 годах в разделе книги «Ги-ги-и» о встрече Александра Евдокимовича Корнейчука, «ОЄК», с литературной молодежью Киева:

«ОЄК зібрав у себе на дачі цвіт літературної молоді Києва. Чого там тільки не було на столі! Кав\'яр їли ложками, коньяк юшили шклянками.

– Література – це я! – сказав ОЄК після третьої. І ніхто не міг йому заперечити…

… Боря Олійник виліз на стіл, насадив собі на голову баняка і почав читати вірші про партію.

Дрозд пускав дрозда, Чхан чхав під Скирдою, Петрук-Попик грав на арфі, а Іваничук співав народну турецьку думу.

– Братня російська література вийшла з шинелі Гоголя, а українська – з загибелі ескадри! – вигукнув зіпрілий Пушик. Всі заплескали і підняли тост за ОЄКа.

Пізно ввечері гості хропли під столами. Один ОЄК мужньо залишався тверезим. Він гордо оглянув поле бою і презирливо мовив:

– Хіба це література? Одне п\'янво. Як добре, що ми в тридцятих зробили селекцію.

– А може, й зараз їх, поки п\'яні, пустить в расход? – спитав Лазар Санов.

– А на фіга? – здивувався ОЄК. – Хіба ж серед них є хоч один Плужник?

– І правда, що нема.

– Так отож».

Может, за подобные эскапады проспект Александра Корнейчука в Киеве переименовали в Оболонский проспект? Каждый раз по приезде в Киев его пасынок, режисер Владимир Бортко ищет ответ на вопрос, почему на независимой Украине места Корнейчуку не нашлось. Зато в Киеве есть не только проспект Павла Тычины. В центре Киева на Терещенковской улице (бывшая Репина) музей-квартира Павла Тычины, как уже говорилось, расположен не в одной, а почему-то двух квартирах. «Правильному» Павлу Тычине воспетые им чабаны подарили две квартиры. Была в Киеве улица летчика Чкалова. Чкалов, конечно, известный летчик и любимец простых советских людей. Но ведь Сталин его любил! Улица Чкалова стала носить имя Олеся Гончара. И никаких тебе криптонимов и недоговоренностей, о которых предупредила в предисловии к «Дневникам» их составитель Валентина Даниловна Гончар.

В 2006 году в Киеве в Доме художника проходил съезд писателей независимой Украины. Накануне его открытия Евгений Пашковский, которому недоговоренности так же претят, принес под стены СПУ на Банковской «Памятник бездарям», – метлу. И унитаз, который служит ей постаментом. И разъяснил: «Такая судьба ожидает произведения нынешних руководителей СПУ».

Наука Загребельного быть самим собой. 1986—2009