Читаем Павлов И.П. Полное собрание сочинений. Том 3. Часть 1. полностью

Тот же переход торможения в сон наблюдается и при ориентировочном, исследовательском рефлексе. Этот рефлекс, как общеизвестно, при продолжении или повторении раздражения сам по себе перестает быть, исчезает. Интересно, что, как показали опыты на собаках проф. Г. П. Зеленого, этот рефлекс на звук после удаления больших полушарий не исчезает, несмотря на длиннейший ряд повторений. Это дает основание думать, что клетки больших полушарий и низших отделов мозга в отношении к раздражителям резко различны. Чем же у нормальных животных достигается исчезновение ориентировочного рефлекса? ca? Специальные опыты проф. Н. А. Попова показали, что тот процесс, в силу которого этот рефлекс перестает быть, во всех деталях сходен с «угасанием» условных рефлексов, будучи, следовательно, обнаружением торможения. И это торможение потом при повторении раздражения переходит в сон.

Иногда, например, при отставлении безусловного раздражителя от условного, например на 30 секунд, вообще бодро стоящее в станке животное постоянно с началом каждого отдельного условного раздражения сейчас же впадает в сонливость, сразу переходит в пассивное состояние, опускает голову, даже начинает храпеть, а к 25 секунде раздражения просыпается и обнаруживает резкий положительный эффект. Такое положение дела у данного животного может сохраняться на значительный срок времени. Очевидно, сон в этом случае заменяет собой торможение, относясь, что касается его возникновения и исчезания, совершенно как чистое торможение.

Далее существует факт -- и очень постоянный - одновременного исчезания сна и внутреннего торможения. Мы имеем хорошо выработанный отставленный на 3 минуты рефлекс, который при бодром состоянии животного постоянно дает эффект только после 11/2-2 минут. Если же мы будем действовать нашим условным раздражителем на заснувшее животное, то он, будя животное, сгоняя сон, вместе с тем уничтожает и внутреннее торможение, т. е. условный раздражитель теперь дает эффект сейчас же, недеятельная фаза исчезает.

Вот случаи суммации сна и торможения. Мы имеем опять хорошо выработанный, отставленный на 3 минуты рефлекс. Эффект начинается только минуты спустя и к концу третьей минуты достигает максимума. Теперь мы вместе с условным раздражителем применяем какой-нибудь новый довольно слабый индифферентный раздражитель, например шипение. При первом применении оно, как мы говорим, растормаживает, делает то, что условный раздражитель дает эффект в первую недеятельную фазу (о растормаживании подробнее речь впереди), причем имелась при начале шипения ориентировочная реакция. При втором применении шипения (которое больше не вызывало ориентировочной реакции) и условного раздражителя вместе условный эффект не обнаружился на всем протяжении 3 минут и замечалась сонливость. Один же условный раздражитель, испробованный потом, дал снова настоящий запаздывающий рефлекс (опыты д-ра Д. С. Фурсикова). Таким образом два торможения, суммируясь, дали сонливость.

Другой случай. Мы имеем животное с рефлексом, отставленным на 30 секунд. Эффект начинается через 3-5 секунд от начала условного раздражителя. Затем мы вводим новый посторонний раздражитель и повторяем его до тех пор, пока он не потеряет ориентировочную реакцию, вызывая даже сонливость. Применяя теперь его вместе с условным, мы имеем более запаздывающий рефлекс - эффект начинается только через 15-20 секунд (опыты д-ра Чечулина). Следовательно, в этом случае сонливость от одного раздражителя усилила торможение от другого.

Все приведенные факты укрепили нас в заключении, что внутреннее торможение и сон - одно и то же, один и тот же процесс. Но как понимать разницу между тем и другим, как происходит разница между ними? Ведь она на первый взгляд огромна. Внутреннее торможение постоянно участвует в бодром состоянии животного и именно при особенно тонком приспособлении деятельности его к окружающим условиям, а сон есть состояние недеятельности, отдыха больших полушарий. Вопрос разрешается просто и естественно следующим предположением. Торможение есть парциальный, как бы раздробленный, узколокализованный, заключенный в определенные границы под влиянием противодействующего процесса - раздражения, сон, а сон есть торможение, распространившееся на большие районы полушарий, на все полушария и даже ниже - на средний мозг. С точки зрения этого предположения легко понимаются вышеприведенные случаи: то имеет место распространение торможения - и тогда наступает сон, то торможение ограничивается - и сон исчезает. Возьмите, например, случай смены во время одного экспериментального сеанса первоначально преобладавшего сна постепенно выступающим чистым торможением при повторении раздражений. Здесь, очевидно, мало-помалу под влиянием повторяющегося в определенный момент присоединения безусловного раздражителя раздражение все более и более ограничивает торможение, заключая его в более короткий период, вместе с чем исчезает и сон, т. e. устанавливается, соответственно действительности, равновесие между раздражением и торможением.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Энергия, секс, самоубийство. Митохондрии и смысл жизни
Энергия, секс, самоубийство. Митохондрии и смысл жизни

Испокон веков люди обращали взоры к звездам и размышляли, почему мы здесь и одни ли мы во Вселенной. Нам свойственно задумываться о том, почему существуют растения и животные, откуда мы пришли, кто были наши предки и что ждет нас впереди. Пусть ответ на главный вопрос жизни, Вселенной и вообще всего не 42, как утверждал когда-то Дуглас Адамс, но он не менее краток и загадочен — митохондрии.Они показывают нам, как возникла жизнь на нашей планете. Они объясняют, почему бактерии так долго царили на ней и почему эволюция, скорее всего, не поднялась выше уровня бактериальной слизи нигде во Вселенной. Они позволяют понять, как возникли первые сложные клетки и как земная жизнь взошла по лестнице восходящей сложности к вершинам славы. Они показывают нам, почему возникли теплокровные существа, стряхнувшие оковы окружающей среды; почему существуют мужчины и женщины, почему мы влюбляемся и заводим детей. Они говорят нам, почему наши дни в этом мире сочтены, почему мы стареем и умираем. Они могут подсказать нам лучший способ провести закатные годы жизни, избежав старости как обузы и проклятия. Может быть, митохондрии и не объясняют смысл жизни, но, по крайней мере, показывают, что она собой представляет. А разве можно понять смысл жизни, не зная, как она устроена?16+

Ник Лэйн

Биология, биофизика, биохимия / Биология / Образование и наука
Логика случая. О природе и происхождении биологической эволюции
Логика случая. О природе и происхождении биологической эволюции

В этой амбициозной книге Евгений Кунин освещает переплетение случайного и закономерного, лежащих в основе самой сути жизни. В попытке достичь более глубокого понимания взаимного влияния случайности и необходимости, двигающих вперед биологическую эволюцию, Кунин сводит воедино новые данные и концепции, намечая при этом дорогу, ведущую за пределы синтетической теории эво люции. Он интерпретирует эволюцию как стохастический процесс, основанный на заранее непредвиденных обстоятельствах, ограниченный необходимостью поддержки клеточной организации и направляемый процессом адаптации. Для поддержки своих выводов он объединяет между собой множество концептуальных идей: сравнительную геномику, проливающую свет на предковые формы; новое понимание шаблонов, способов и непредсказуемости процесса эволюции; достижения в изучении экспрессии генов, распространенности белков и других фенотипических молекулярных характеристик; применение методов статистической физики для изучения генов и геномов и новый взгляд на вероятность самопроизвольного появления жизни, порождаемый современной космологией.Логика случая демонстрирует, что то понимание эволюции, которое было выработано наукой XX века, является устаревшим и неполным, и обрисовывает фундаментально новый подход – вызывающий, иногда противоречивый, но всегда основанный на твердых научных знаниях.

Евгений Викторович Кунин

Биология, биофизика, биохимия