Павлов. Тайна расстрелянного генерала

В общественном деревенском уважении Маруська нисколько не потеряла. Сперва спала с лица от оглушительной новости, когда вернулась с курсов. Но скоро опять раскраснелась, расцвела. Спокойствие вернулось к ней, не то, что у рыжей Верки, которая грызла ногти от злости и похвалялась убить городскую соперницу. С ней племянницу Людмилы и не сравнивали. Зато Маруське городская Иванова зазноба явно проигрывала. Так и спрашивали: чего он в ней нашел? Глазастая, тощая, как рогоз. Может, учености у ней больше, чем у Маньки. Зато одна бледность и глаза. А по деревенским меркам красота подразумевала румянец во всю щеку и ноги по ведру. В точности, как у Маньки Алтуховой.

Никто, конечно, Ивану не говорил, насколько тот прогадал, отказавшись от добротного Маруськиного пятистенка с баней и садом. Остался в своей развалюхе со старым осклизлым ледником и огородом, выходившим на Рясинское болото. Вот она, любовь-то дурная!

— А Маньке Алтуховой опять перевод пришел. На сто рублей, — сказала Меланья, ни на кого не глядя, но явно адресуясь к синевским жителям. Может, оттого, что Надежда рядом прошла.

Колька Чапай поднял бровь недоуменно и передвинулся в очереди, бросив через плечо:

— Везет же людям!

Он имел в виду, очевидно, деньги. Но Людмиле почудилась насмешка, обращенная к ней. По сельским понятиям, ей как бы ставили в вину то, что ее племянница опутала Ивана.

Надежду так и не приняли в деревне.

Перед майскими праздниками в Синево приехал старьевщик, менявший рваные тряпки на мячики и свистульки для ребятишек. Вокруг телеги собралась толпа — стар и млад. Надежда прошла мимо, наклонив голову, поздоровалась, ни на кого не глядя. Со всеми сразу. А грозная деревенская сплетница Меланья, пребывавшая в длительном простое, ощерилась ей вслед:

— Воображает… Колдунья!

В толпе одобрительно закивали. Иные глядели молча, что, по известным правилам, тоже означает согласие и уж никак не возражение. Только одна высокая костистая бабка вступилась за нее.

— Чего языком молоть? Идет себе человек, пущай идет. Ишь, не хороша! А чем? Что мужик полюбил? Ежели на каждую Иванову девку шипеть, дыханья не хватит.

— Ты, Степанида, погоди!

— Нечего годить, — сурово возразила Степанида. — Летошный год Верка всех подружек от Ивана отвадила. Ничего не говорили? А эта чем хуже? Худого слова не скажет. Вреда не сделает.

В толпе опять одобрительно закивали. Рыжая Верка, не ожидавшая такого оборота, яростно вспылила.

— Молчи, ведьма. Своего-то полячишку не смогла удержать? Чего других учишь? За своим подолом гляди.

Третий муж Степаниды, действительно, оказался поляк, впрочем, быстро исчезнувший. Но фамилию русской бабе оставил — Пляшкевич. И она не стала менять. Верка постаралась этим и уколоть, чтобы вышло побольнее.

Ответ прозвучал простовато и угрожающе:

— Не посмотрю, что ты рыжая! Вмажу!

Дралась Степанида редко, но отчаянно. Хватала что под руку попадет. Кипевшая от злости Верка сразу притихла. А свиставшие в свистульки ребятишки совсем заглушили разговор. О нем вроде бы сразу забыли. Но стычка у телеги старьевщика дала новое направление Веркиным мыслям.

* * *

В субботу под выходной три подружки затаились возле латовского забора. Надежда проходила тут за молоком на ферму. Каждый вечер, через овраг.

Жажда проучить ненавистную Иванову зазнобу воспылала у Верки с необычайной силой. Манька Алтухова согласилась неохотно. Зато Ленка-проводница не пожалела для этого выходной.

Началось как по писаному. Надежда вышла из калитки, ничего не подозревая. Глянула в сторону Иванова дома, ничего не заметила. Ивана в этот день не ждала. Он уехал. И ей словно бы чего-то стало не хватать, хотя все было на месте — и дом, и сад, и ранний месяц в небе. Ей хотелось ребенка. Она давно мечтала о малыше, еще во время первого замужества. Но ничего не получалось. Мать родила ее поздно, и Надежда, видимо, унаследовала эту ее особенность.

А как бы хорош был мальчик, похожий на Ивана! Когда появлялся Иван, крепкий, надежный, исчезало куда-то гнетущее беспокойство. И тогда Надежда по-новому думала о будущей жизни и глядела на дорогу за околицей как на свою.

В кустах впереди началось шевеление. Ничего не подозревая, Надежда хотела спуститься по тропке в овраг. Тут-то подруги-воительницы и вышли навстречу. Особых слов не требовалось, чтобы начать ссору.

— Чего ходишь? Убирайся отседова! — крикнула Верка.

— Иди другой дорогой! — взвизгнула Ленка и затрясла своими серыми кудельками.

Надя отступила, хотела возразить:

— Да вы что?

Но ее слова растворились в победном яростном вопле. Вытянув руки и растопырив пальцы, рыжая Верка бросилась вперед.

Бабья драка — известное дело: двое дерут друг у дружки волосья, а остальные топочутся вокруг. Кто попроворнее, норовит каблуком угодить в ногу обидчице, а еще лучше по спине, чтобы помнила. Много лет спустя и мужики унаследуют эту бабью привычку бить ногами сообща одного, лучше лежащего. До бессознательности. Но прежде многое должно разрушиться в народной душе. А до войны в мужском бою такое не разрешалось. Но любые запреты не касались бабьего беззакония.