Павлышская средняя школа

Как только было освобождено от оккупации наше село, я возвратился в родную школу. Двадцать девять месяцев оккупации оставили страшные следы не только в экономике, но и в духовной жизни. Все, что с такой любовью создавали мы в довоенные годы, — кабинеты, библиотека, богатый плодовый сад, — все было уничтожено, даже парты были сожжены. Вместе со старшими школьниками мы, учителя, с большим трудом подготовили классные комнаты и кабинеты к занятиям, взяли на учет всех детей школьного возраста.

Война принесла детям страшное горе — сиротство. Без подлинной дружбы учителя и ребенка, без благородной моральной основы школьного обучения нельзя было даже думать о том, чтобы все дети посещали школу. Духовный мир многих детей был изуродован не только ужасами оккупации, но и атмосферой бессердечности, равнодушия, безразличия к человеческой судьбе, создавшейся в отдельных семьях. В селе появилось несколько детей неизвестно чьих, они жили в жалких уголках, государство тогда еще не могло приютить в детских домах всех нуждающихся.

Чуткость, дружба, коллективизм — эти черты должен вносить в духовную жизнь школы каждый учитель. Я считал, что самой главной задачей в то время было добиться, чтобы мои педагогические убеждения разделяли все учителя. Перед началом обучения и в последующие дни я стремился внушить им, что многие наши трудности можно преодолеть только подлинной человечностью. Ведь многие дети, которые пришли к нам, не знают ласки и заботы. Они насторожены, недоверчивы, некоторые из них озлоблены. Хорошим воспитателем может стать только тот, кто верит, что это в сущности прекрасные дети, что хорошее в них обязательно победит, надо только помочь им в этом. Не отпугивать ребенка недоверием, подозрительностью, сомнениями в его честности и добрых побуждениях, советовал я своим товарищам, не расспрашивать детей об их прошлом, чтобы не бередить их сердечных ран, но обязательно узнать о каждом ребен-ке как можно больше, особенно о тех, кто рано познал горе. Узнать истоки этого горя, но только так, чтобы ребенок не заметил нашей любознательности.

Эти советы были и останутся на всю жизнь моим убеждением. Вера в человека — самое для меня дорогое. Я ревностно хранил и храню ее от осквернения неверием, равнодушием.

В трудных ситуациях особенно важна правдивость, честность, откровенность воспитателей. Я советовал учителям: если вы сомневаетесь в чем-нибудь, скажите прямо, не носите в душе сомнений, особенно неверия в ребенка, для воспитателя это очень опасный груз. Увидев в том или ином поступке, в словах педагога неверие в человека или в силу воспитания, я стремился — и продолжаю это делать и теперь — доказать ему его неправоту, убедить в том, что он ошибается. Именно убедить, а не воздействовать административным путем —заставить, принудить.

Еще и еще раз жизнь убедила в те годы, насколько огромна воспитательная сила коллектива. Наша комсомольская организация шефствовала над маленьким школьником, за которым дома не было постоянного надзора. Юноши и девушки создали в летнее время самодеятельный пионерский лагерь.

Индивидуальная, дружеская, откровенная, душевная беседа — главный метод работы директора с учителем. Ведь воспитание — это наиболее тонкая духовная деятельность. Воздействие воспитателя на воспитанника я бы сравнил с воздействием музыки. «Воздействовать на духовную деятельность силой,— писал Л. Н. Толстой,— все равно что ловить лучи солнца: чем бы ни закрыли их, они всегда будут сверху». Я помню тысячи бесед с учителями, одни из них оставили в моем сердце радость, другие — огорчение. Мне не раз приходилось беседовать с учителем час, два, три по поводу одного его слова, даже улыбки или гневного взгляда. Как-то во время проверки домашнего задания (в V классе) учительница литературы вызвала слабенького ученика. Ей не понравилось предложение, которое он составил самостоятельно.. Не сказав ни слова, она махнула рукой, а мальчик плакал целый вечер... Пришлось долго беседовать, доказывать учительнице ее ошибку, объяснять, что в ее жесте выразились ее педагогические взгляды — равнодушие к ученику, неверие в то, что он может сделать что-нибудь хорошее, примирение с мыслью, что плохой ученик так плохим и останется.

Только тогда, когда мне удается убедить учителя и он станет доказывать свою убежденность практической работой (это достигается, конечно, не одной беседой и не только беседами) * только тогда я считаю, что выполнил свою миссию руководителя. Я не писал ни одного приказа, касающегося процесса воспитания, в работе директора школы это совершенно бесполезно. В равной мере никакие самые сложные споры с учителем я не выносил никогда на заседание педагогического совета.