Читаем Паводок полностью

В последнее время старожилы Нурдре-гате весьма раздосадованы тем, что происходит в этом некогда вполне респектабельном районе города Мелхуса. Раньше здесь кипела жизнь — веломастерская, цветочный магазин, химчистка, уютный пансионат, пожарная часть, игровая площадка, где, весело смеясь, играла детвора, — теперь же улица превратилась в унылое, пустынное пространство, где никому из старожилов совершенно не хочется находиться. Причину такого положения обходили молчанием, по крайней мере до сих пор. Пришло время наконец прямо сказать обо всем. Мы, знакомые с этой улицей в ее лучшие времена, хорошо знаем, что все изменилось к худшему после того, как в старом ленсманском доме по Нурдре-гате, 47, разместили интернат «Брейдаблик». Случилось это шесть лет назад, и за шесть лет обитатели данного учреждения полностью завладели всей улицей. Уютная спокойная атмосфера давно сменилась жуткими воплями интернатских, и дети, которые раньше могли свободно гулять по округе, теперь изо дня в день прячутся по домам, напуганные неадекватным, а то и угрожающим поведением неполноценных подростков. Одно дело, когда по соседству живут один или двое таких, и совсем другое — когда их два десятка. Словом, пора навести здесь порядок, чтобы старожилы вновь могли обрести приятную атмосферу и покой, какими некогда отличались будни этой достойной городской улицы. Семья Йёрстад / Грета Йёрстад

Я сложил газету. Они стояли вокруг, таращились на меня. Один утирал сопли. Девчонка жевала верхнюю губу. Маленький парнишка топтался в траве, урча как моторчик.

— Я вижу это впервые.

Хьерстад обернулся к подросткам.

— Хотел бы я знать, где находится автор этого опуса! Может, его написало привидение? Мираж? Фата-моргана?

— Ага, привидение! — взвизгнула девчонка.

— Мы подадим в суд, — сказал Хьерстад. Он словно нажал на кнопку: пять-шесть подростков сразу зашумели.

— Правильно. Подавайте в суд, — согласился я.

— Это не шутка. Мы вчиним вам иск.

— Вчиняйте, и немедля.

Хьерстад завращал глазами.

— Как вы себя ведете! — крикнул он.

Я вернулся к крыльцу, одним прыжком одолел лестницу, громко хлопнул дверью и бегом рванул в уборную.

Через четверть часа я поднялся на второй этаж, постучал к матери. Тишина. Я постучал еще раз, подергал дверь. Заперто. На ступеньках появилась Бетти.

— Впусти меня, — сказал я.

— Нет, — пискнула мамаша из комнаты.

— Тут кое-кто заходил. Знаешь кто?

— Я честно выразила определенное мнение, — ответила она.

— Нельзя так грубо нападать через газету на монголоидов. Все с ними носятся как с писаной торбой, коммуна на них не надышится. С тем же успехом ты могла бы написать, что Бундевик[12] изнасиловал целый детский сад.

Одно дело, что она накатала это письмо, и совсем другое — что редакция «Курьера» его напечатала. Я знал тамошних сотрудников и понимал, что никакой ошибки тут нет. Они сидели себе по кабинетам и опять животы надрывали от смеха.

— Я не уйду, пока ты не отопрешь, — сказал я.

Прошло с полминуты. Потом скрежетнул замок. Я распахнул дверь и обнаружил, что заперлась она еще по одной причине. Нинина кровать была не тронута. Чемоданчик, который я тащил всю дорогу, исчез.

— Где она? — спросил я.

Мать глядела во двор.

— Ей нужно побыть в другом месте, пока все не утрясется.

— Ты ее отослала?

— Она сама так решила.

— И где же она?

Мамаша опять уставилась в окно. Наверно, высматривала, не возвращается ли Хуго.

— Она просила никому не говорить.

— Вранье. Она ни капельки меня не боится.

Я шагнул к ней. Она попятилась.

— Кого ты подыскала? Мужика?

Она нетерпеливо поглядывала на подъездную дорожку.

— К кому ты ее отправила?

— Нина в хороших руках, можешь не сомневаться, — прошептала она, с трудом расклеив пересохшие губы.

Я смотрел на нее, на черные с проседью волосы, на рот, подведенный ржаво-красной помадой, на строгую блузку и клетчатую юбку. А глаза, они стали совсем как у бабушки, я помнил, как они иной раз сверкали. Мамаша так не умела. Не в ее это духе. Ее вспышки были наигранны, она использовала их как рычаг, чтобы добиваться своего. Я был не в силах смотреть в бездонную яму недоразумений. Кивком показал на кровать, велел ей сесть. Она покорно метнулась туда.

— Выпороть бы тебя прилюдно. Жаль, запрещено это теперь. Попробуем по-другому. Который час, Бетти?

— Четверть десятого.

— Отлично, — сказал я. — Сейчас я сяду и напишу извинение, а потом отнесу его в «Курьер» и добьюсь, чтобы оно завтра же было напечатано. После этого я вернусь сюда, и к тому времени Нина должна быть здесь. До половины одиннадцатого изволь привезти ее сюда. И мы втроем потолкуем. Надо кое в чем разобраться, внести ясность. Поговорим начистоту. Ты все поняла?

Мамаша сплела ладони и глядела в пространство.

— Ты забыл, что девчонка делала за обедом? — сказала она.

Я бросил взгляд во двор. Тросет и Юнни метали тарелки. Юнни освоил эту игру, где требовалось всего лишь легкое движение запястьем.

— Тогда я сам за ней съезжу.

Мамаша поджала губы.

— Ну что мне делать? Я должна думать обо всех. А обо мне хоть кто-нибудь думает?

Я схватил ее за плечо, встряхнул и рявкнул:

— У кого она?

Мамаша мотала головой.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже