Паж герцога Савойского

Эти три колонны состояли: первая, шедшая на монастырь якобинцев, из старых испанских отрядов под командованием Алонсо де Касьереса и из полуторы тысяч немцев под командованием полковника Лазара Швенди; та, что шла на Водяную башню, насчитывала шесть испанских отрядов под командованием полковника Навареса и шестисот валлонов графа де Мега; наконец, той, что двигалась на Ильские ворота, предводительствовали капитан Карондолет и Хулиан Ромерон. Под их командованием были три бургундских полка и две тысячи англичан.

Сколько времени прошло с того мгновения, когда осаждающие вышли из траншей, до того момента, когда они столкнулись с осажденными, сказать трудно, потому что в таких случаях минуты тянутся дольше года.

Во всех трех точках нападения произошло ужасное столкновение; четверть часа там была видна только чудовищная мешанина тел и слышались крики, вой, проклятия; потом, помедлив мгновение на вершине рушащейся скалы, волна откатилась, усеяв откос трупами.

Каждый храбро сражался; атака была яростной, а защита отчаянной. Лактанс и его якобинцы действовали мужественно. Враг от Красной башни откатился до рвов, но более двадцати монахов лежали мертвыми вперемежку со старыми солдатами Алонсо де Касьереса и немцами Швенди. Валлонам графа де Мега и испанцам Навареса повезло не больше, и, вынужденные отступить до самых траншей, они перестроились для новой атаки. И наконец, у Ильских ворот присутствие Мальмора и Шарфенштайнов возымело действие: выстрелом из пистолета Мальмор пробил Карондолету правую руку, а Хулиан Ромерон получил удар палицей и был сброшен с крепостной стены Генрихом Шарфенштайном, в результате чего он сломал обе ноги.

На секунду по всей линии сражения наступила тишина. Все переводили дыхание. Слышался только набат на дозорной башне и через равные промежутки времени крики часового с четырех ее углов:

— К оружию, граждане! К оружию!

Крик был не напрасен, поскольку колонны осаждающих перестроились и, получив подкрепление свежими силами, снова пошли в наступление по пути, который они только что, отступая, усеяли мертвыми телами.

В этом сопротивлении было нечто величественное. И командиры, и солдаты, и горожане знали, что оно бесполезно и успехом не увенчается, но это был великий долг, его надо было выполнить, и каждый истово, свято и достойно его выполнял.

Сам Колиньи признавал, что не видел в жизни ничего более мрачного и ужасного, чем эта вторая атака: не было слышно ни труб, ни трубных фанфар, ни барабанной дроби. Осаждающие и осажденные сошлись врукопашную в безмолвии, лишь скрежетало железо.

Колиньи мог следить за ходом штурма и отправиться туда, где, ему казалось, он был всего нужнее, поскольку защищаемую им брешь противник не атаковал. Внезапно он увидел отряд испанцев: они выбили аркебузиров из Красной башни и, воспользовавшись этим, добрались до ограждения крепостной стены, а затем один за другим проникли вплоть до самой башни.

Сначала Колиньи не обеспокоился: испанцы шли такой узкой и трудной дорогой, что если рота дофина выполнит свой долг, то они, несомненно, будут отброшены. Но, к великому изумлению Колиньи, испанцы шли цепочкой, и им, по-видимому, никто не препятствовал.

Вдруг прибежал солдат и в ужасе сообщил адмиралу, что брешь в Красной башне взята.

Между Колиньи и Красной башней находилась лодка с землей, и он не мог разглядеть, что там происходило, но понимал, что его место там, где противник одерживает верх, а потому позвал пять или шесть человек и спустился с ними с крепостной стены, намереваясь снова взобраться на нее с другой стороны траверсы, и с криком "Ко мне, друзья, умирать будем здесь!" бросился изо всех сил бежать к Красной башне.

Но уже на полдороге он увидел, что около платформы ветряной мельницы рота дофина и другие военные спасаются бегством по направлению к монастырю якобинцев, а монахи и горожане умирают, но не сдаются.

Колиньи решил, что, раз военные покинули Красную башню, его присутствие там тем более необходимо, и побежал еще быстрее, но, взобравшись на крепостную стену, увидел, что она уже взята, а он сам оказался лицом к лицу с атакующими немцами и испанцами, овладевшими не только брешью, но и стеной.

Адмирал огляделся: за ним следовал только паж, почти мальчик, один дворянин и лакей.

В это время на него напали двое: один бросился со шпагой, а другой прицелился из аркебузы почти в упор.

Адмирал парировал удар шпаги железным наручем, а ствол аркебузы отвел пикой, которая была у него в руках, и оружие выстрелило в воздух.

Тогда испуганный мальчик-паж крикнул по-испански:

— Не убивайте господина адмирала! Не убивайте господина адмирала!

— Вы действительно адмирал? — спросил у Колиньи солдат, нападавший на него со шпагой.

— Если это адмирал, то он мой! — закричал человек с аркебузой.

И он положил руку на плечо Колиньи.

Но тот ударил его по руке рукояткой пики и сказал:

— Нет никакой надобности меня трогать, я сдаюсь и, с Божьей помощью, заплачу такой выкуп, что вам обоим хватит.