Пазл Горенштейна. Памятник неизвестному

Вот такая германофилия Григория Померанца. Я живу в Германии уже семнадцать лет, Германия мне не чужая. Я той Германии, которая мне дорога, слава Богу, тоже не чужой. Потому что, в отличие от германофила Померанца, я – не чужой, мне за богатыми немецкими фасадами видны и даже ощутимы немецкие беды. Главная же беда в том, что немцы теперь действительно – другой народ.

Никогда немцы после Гитлера не будут тем народом, каким они были до Гитлера. Сталинизм гораздо более излечимая болезнь, чем гитлеризм. Сталинизм – наружная болезнь. Рабство – болезнь людей угнетенных, несвободных. А гитлеризм – болезнь свободных людей. Можно спорить только об одном: 99 процентов или 98 процентов немцев поддерживали Гитлера. И немцы это о себе знают, и немцы этого не опровергают.

Поэтому нынешние немцы – это народ, который сам себе не доверяет, который сам у себя на подозрении, который сам о себе думает с тревогой: не натворим ли еще чего ужасного? Попробуй, заговори с самыми дружественными из них о гитлеризме – и видно, что этот разговор им неприятен, что они беспомощны перед таким разговором. Но, с другой стороны, говорят много, правда, не столько в тесном дружественном кругу, а публично – в прессе, на телевидении, потому что на миру и смерть красна. Публичность смягчает неприятные истины, особенно тягостные наедине. Во всяком случае, гитлеризм, как правило, – не тема семейных разговоров.

Есть и третья сторона, и она тоже значительна: в Германии по-прежнему очень высок процент антисемитов, главным образом, пассивных, хоть есть и активные, правда, в меньшинстве, потому что при официальном юдофильстве никто из должностных лиц этого себе позволить не может. Конечно, антисемитизм в Красную книгу не занесен. Но немецкий антисемит после Гитлера – это нечто иное. Немцы такого рода, активные или пассивные, никогда не смогут простить евреям тех преступлений, которые они против них совершили.

«И, дай Бог, нам ту силу покаяния!» – восклицает Померанц. Не дай Бог, так каяться, как немцы, – говорю я. Ибо то, что называют немецким раскаянием, представляет из себя очень сложный и очень болезненный конгломерат юдофильства с юдофобством. Пути Господни неисповедимы, неисповедимы и пути Господних проклятий. Дай Бог, Германии сил для тяжелого и долгого, может быть, многовекового духовного труда для преодоления Божьего проклятья.

Другое Божье проклятье, изображенное в «Псаломе», с которым Померанц не согласен, – это проклятие похоти. «Судя по текстам Горенштейна, с которыми я знаком, – пишет Померанц, – ему никогда не приходило в голову, что мужчина может владеть своим половым порывом, как флейтист своим дыханием. И любовь "вплотную" (термин Цветаевой) становится музыкой прикосновений». Далее опять следует долгий монолог о любви, с примерами из Хемингуэя, Набокова, Пастернака, Толстого, Солженицына, Фрейда и моей скромной особы. Этот монолог, в отличие от монолога «безвестного» еврея, не кажется мне кощунственным, потому что о любви не только можно, но и нужно говорить красиво. Любовь может облагородить чувственность, но изменить ее нечистую природу она не может именно потому, что в основе чувственности – Божье проклятье, так же, как и в труде людском. В Раю не было ни труда, ни телесности. «В поте лица будешь зарабатывать хлеб свой», – звучит так же, как «плодитесь и размножайтесь».

Именно из этого Божьего проклятья чувственности и выросло то, что Григорий Померанц называет «мифом о непорочном зачатии», то есть не просто непорочном, а неестественном. «Рождество Иисуса Христа было так: по обручению матери его Марии с Иосифом прежде, нежели сочетались они, оказалось, что она имеет во чреве от Духа Святого. Иосиф же, муж ее, будучи праведен, и не желая гласить ее, хотел тайно отпустить ее, но когда помыслил это, ее ангел Господень явился и сказал: "Иосиф, сын Давидов, не бойся принять Марию, жену твою, ибо родившийся в ней есть от Духа Святого". (Матфей. Стих 18-й)». Такое зачатие действительно можно назвать неестественным, можно назвать и мифом. Но почему Григорий Соломонович в одну идеологическую ипостась из Евангелия – «благословляйте проклинающих вас» – верит, а в другую – «непорочное зачатие» – не верит?

Между тем избирательно верить нельзя. Можно верить или не верить. Всему или ничему. Христос, зачатый порочно, не может сказать: «Благословите проклинающих». Нельзя эклектично смешивать два литературных жанра: реализм – натурализм и символизм – акмеизм. Поэт-акмеист Гумилев заявляет в своем манифесте 1913 года: «Всегда помнить о непознаваемом, но не оскорблять своей мысли о нем более или менее вероятными догадками – вот принцип акмеизма».

«Если бы только Горенштейн понимал границы своего дара и не касался того, чего не понимает, – горестно сетует Померанц, – к сожалению, он очень часто идет по пути Фрейда и пытается объяснить с точки зрения преисподних страстей всю человеческую культуру. Особенно раздражает его Достоевский».