Пазл-мазл. Записки гроссмейстера

«Иона Шмульевич Шафран, 1900 г. р., место рождения Черновцы. Чл. ВКП(б) с 1924 г., еврей, воинское звание: младший лейтенант, командир взвода. В отряд прибыл с охотничьим ру жьем-двустволкой. Участвовал в одиннадцати боях. Лично уничтожил пулеметным огнем более сорока фашистов и их приспешников. В составе группы (потом выяснилось: группа – это он и Ривка) уничтожил поезд противника, а также шесть километров связи. Морально выдержан и политически устойчивый. Делу партии Ленина – Сталина предан до последней капли крови».

Не в бою ранило Иону Шафрана, а когда бомбили нас. А он в тот день пас кобылу Голду. Она в лагерь самостоятельно вернулась, его же не могли найти ни среди живых, ни среди мертвых. Изя-охотник отыскал его на другой день по каплям крови на иголках хвои. Можно сказать, неживого. Руки и ноги оторвало.

Изя и спросил: «Может, тебя лучше застрелить?» Но Иона не согласился: «Ривка меня выходит. Ты меня только дотащи. Чую, я теперь совсем легкий».

Принес его Изя в свертке. Хирург Цесарский всего кругом зашил его парашютными нитками. А Ривка крутила ему завертку, раскуривала и затягиваться вкладывала. Он не ел, не пил, только курил.

Как же не отделить Ривке сигарет еще и на мужа?

Сколько всего получается? Восемь женщин плюс Иона Шафран, итого девять. Сигарет семнадцать.

– Веня, соображаешь? – подначивает Бацких.

– А то я, Пиня, девять на два не умножу. Будет по две сигареты каждой курящей партизанке в Международный женский день. И по цветочку. Цветочки сам соберу.

Так вместо того чтобы сигарету получить, пришлось еще от себя добавить. Хотя чего не сделаешь ради женщин.

Но главным в парашютисте были невиданные сапоги желтой кожи, подметки кожаные, каблуки наборные, дубовыми квадратными гвоздиками подбитые. Голенища – прочнейший брезент песочного цвета, ушки кожаные (целые уши, а не ушки!), задники-запятки. Сказочные сапоги. Но Берл засомневался, отдавать ли мне их:

– Куля, ты же утонешь в них. Они тебе на четыре размера больше.

– Ничего, наверчу все портянки.

Бой это был или не бой, любознательная учительница? Ясно, что не героический. Ну, извини.

Вот и Берл никак не мог поверить, хотя сам же ставил мне удар, когда я был мальчишкой. Маэстро Ненни – голос, он – удар. Прямой, свинг, кросс, джеб, крюк (Берлу почему-то больше нравилось французское название крюка – «кроше»).

– Прежде всего ноги – упор! Движение от плеча, как поршень в цилиндре, всем корпусом, без замаха, мгновенно, помни: в кулаке у тебя – граната.

Сила равняется величине, где масса умножена на скорость.

Ихл-Михл это лучше всех понимал. Перегонял нас, как пастух стадо. Конечно, мы мерзли, голодали. Только сколотишь барак, обживешь землянку или шалаш, горн трубит: подъем, тревога!

Вот и фашист на жопу сел и не верил. Выпучился на кулак. Наверное, тоже гадал, чем я его ударил. А где в хилом сыром лесочке даже булыжник найти? Это Моисей камнем ударил египтянина, избивавшего еврея-раба, так то было на ударной стройке фараона, там камни повсюду.

Нет, и Моисей убил египтянина не камнем, а кулаком, он был громадной силы. Еще сильней, чем Ошер Гиндин.

У Гиндиных была корова. У многих чярнухинцев были коровы, но у них самая дойная. И забрела эта Бунька к кому-то в огород, все потоптала, и тот хозяин кипятком ошпарил ей бок. Ошер обиделся и сгоряча дал обидчику ладонью в лоб так, что всю кожу с волосами задрал на затылок, скальп снял. Ничего, в больнице пришили, не скажу, чтоб красиво. Зато прозвище получил – Латаный. Он потом полицаем в Чярнухах лютовал. После войны отсидел шесть лет, вернулся. Сперва могилы копал, потом устроился в похоронную контору, к дружку своему – Меняйло. Вот он и орал на меня.

Как я позволил полицаю орать на себя, когда хоронили папу?

Что-то случилось с моей душой после войны. Что? Вот и ответь. Ты же во всем любишь точность. Что? Наверное, после Крыма. Захотелось увидеть море. Я же только на картинах Айвазовского видел море. А великий маринист жил в Фео досии. И наша партизанка Ривка Шафран там жила. Ее муж Иона много рассказывал про Феодосию: и виноград у него свой, и вино, грецкие орехи, инжир, абрикосы, роза под окном, как дерево.

Вот я и поехал. Оказалось, нема по указанному адресу «никакого Шафрана». Съехали все Рабиновичи в 1949-м «далеко от Москвы» и еще дальше от Крыма (видимо, в рамках борьбы с «безродными космополитами»), и стал Крым judenrein – очищенным от евреев. Даже немцам и румынам за два с половиной года оккупации такое не удалось. Вот тогда моя душа дала осечку.

О, как прилежно наш сын Шимон учил кашес – вопросы к пасхальному седеру. В эту ночь дети спрашивают отцов. Можно спрашивать и на идише, но лучше на древнем языке, на котором евреи спрашивали Моисея:

– Чем эта ночь отличается от всех других ночей?

– Во все другие ночи мы едим всякую зелень, а в эту ночь только горькую.