Пазолини. Умереть за идеи

Вот уж что точно не было бы в духе Пазолини – это «непонятая смерть», она стала бы проигранной битвой. Он хотел, и ему это было нужно – умереть на площади, сделав из разрушения собственного тела поучительное действо. Единственным способом завершить фильм о собственной жизни и придать ему смысл (превратить хаос в космологию) была насильственная смерть, которую бы так и восприняло общество. «Только смерть героя – зрелище, и только она имеет значение», писал он. […] Только благодаря осмысленности этого зрелища его жизнь могла стать историей, примерным уроком{Schwartz 2020, стр. 722. Приведенная цитата Пазолини взята из Il cinema impopolare, «Nuovi Argomenti», n.s., XX, октябрь-декабрь 1970 года, впоследствии в Empirismo eretico, сейчас в SL1, стр. 1609.}.

И поэт Андреа Дзандзотто, близкий друг Пазолини:

То, что после двух предположений, и особенно из-за абсурдности второго, все больше кажется некой махинацией, заговором (в политическом и социальном климате, который сам по себе уже заговор), не отменяет ощущения нехватки сопротивления с его стороны, со стороны того, кто отлично знал, что ловушка всегда была готова захлопнуться, и тем не менее шел, беспомощный, упрямый, даже «смиренный», туда, где опасность была максимальной{Andrea Zanzotto, Pedagogia, в Betti 1977, стр. 361–372: 365.}.

Слова Дзандзотто как будто объединяют в себе две точки зрения: существует засада, попав в которую, жертва в один прекрасный момент сама решает более не защищаться.

■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■

■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■

Были, конечно, и те, что предпочли сохранить молчание. Как Джорджио Капрони, давний друг писателя еще с начала 50-х. Лигурийский поэт, избегая заявлений, ограничился коротким стихотворением, озаглавленным «После отказа от публичных комментариев на смерть Пьера Паоло Пазолини»:

         ■■■■■■■■■■■■■■■■
         ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■
         ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■
         ■■■■■■■■■■■■■■■■■
         ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■
         ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■
         ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■
         ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■

Я предлагаю: пусть эти стихи Капрони – нежные, откровенные, искренние – станут и для нас самым лучшим заключением.

Литературные произведения Пазолини

Поэзия