Пчела–попаданец

Личико у его мамы перекосилась, и покраснело от боли, но отчаянно прикусив губу, он сдержала крики. Зато живот провалился, и по полной груди прошла волна. Палач ударил снова. Женщина тяжело задышала, пресс напрягся, но снова ни крика, ни стона. Последовал третий, рассекающий кожу удар.

Его мама чтобы отвлечься от боли стала вспоминать доказательство теоремы Ферма. А также пытаться вычислить формулу квадратуры круга.

И это помогало, тем более, после нескольких сильных ударов, боль уже воспринималась не так остро. Подобно тому, как в ледяной холодно лишь в первые минуты, а затем ощущение стылости притупляется.

А Олег плакал, по его розовой, исхудавшей щеке стекла слезинка.

Как это гады мучают его маму… Вся спина превратилась в кровавое мясо, даже стали оголяться розовые кости. А Зинаида терпит, хотя невольная слезинка стекла с носа и у нее…

Последние удары распороли упругие ягодицы, держащей себя в хорошей физической форме женщин и … затихли.

А помощники палача стали выкатывать колесо для четвертования. В специальные зажимы вставляли руки и ноги — казненной жертвы. После чего колесо крутилось против часовой стрелки. А палач начинал рубить с правой руки. Таков обычай.

Маленький человечек в желтом костюме, подскочил к Зине, и когда палачи опустили её руки, пощупал пульс. У женщины хватило сил, что его оттолкнуть и карлик воскликнул:

— Крепкая, русская баба!

Глашатай кивнул треуголкой:

— Казнить её! До конца!

И Ломоносову, нагую и окровавленную поволокли на эшафот.

Палач–гигант уже с удовольствием поигрывал увесистым в три пуда закаленной бронзы топором, и явно корчил под красной маской рожу.

Женщину закрепили на колосе, ставили кисти и лодыжки в тугие зажимы.

Олег приготовился к самому страшному, вот сейчас последует удар…

Но и на этом пока действие не кончилось… Глашатай объявил:

— Чтобы душа жесткой мятежницы не могла вернуться из ада на Землю и терзать верных ляхов… Согласно обычаю казненной женщине подпалят пятки!

Помощник, ловко выбив искру, поджог факел. Пламя рыжее, дающее яркий отблеск на белой маске подельника ката. Затем не спеша отправился к жертве. Её круглые пятки торчали розовые, с уже прилипшей кровью. Истязатель медленно поднес к девичьей подошве факел… И принялся водить выбирая места по чувствительнее.

Этого Зинаида не могла уже выдержать, невольно вскрикнула. А по её лицу пробежала пунцовая волна. Когда огоньком жарят полную нервных окончаний подошву, то это так больно, что даже мужественная женщина–ученый, не в силах сдерживаться. Она раскрыла рот, и тут же снова прикусила губу. Буквально впилась в нее зубами, и по щеке потекла струйка крови. В голове зазвучала молитва:

— Я верю, что боли нет! Я верю, что боли нет! Я в это верю!

Подельник палача жарил подошвы с большим профессионализмом. Он не давал спалить до конца кожу и в тоже время появлялись мелкие, очень болезненные волдыри. Но Зинаида хоть и извивалась, а с её мускулистого тела ручейками стекал пот, но сумела сдержать громкие стоны и крики.

Хоть это её стоило дорого, даже вены на теле стали набухать от сильного нервного напряжения, а мышцы невольно дергались. Олег даже тихо шепнул:

— Молодец мама! Опять здесь льется кровь рекой — противник твой на вид крутой… Но не поддайся ты ему, и монстра возврати во тьму!

Истязатель и далее водил останавливая пламя в наиболее тонких местах стопы. Публика уже стала свистеть и глашатай объявил:

— Довольно! — И грубый жест палачу. — Давай заканчивай.

Другой помощник как капнул в механизм колеса масла. И так противно ухмыльнулся, ну просто упырь. Тем более, что маска под дуновением ветра и в самом деле приоткрыла отвратительную физиономию ката.

Ну, а главный и самый большой из палачей занял свое место, расставив для лучшего упора пошире ноги. Согнул толстые как туловища теленка руки, надув бицепсы–жернова. Напрягся словно титан перед штурмом Олимпа.

Олег постарался закрыть глаза, но это нисколько ему не помогло: он продолжал все видеть. Мышцы глубокого, пересеченного жилами пресса пала, словно в густой шубе масла, потное тело измученной мамы.

Ревущую толпу, многочисленную стражу с алебардами и примитивными фитилями мушкетов. И что самое страшное, уже начавшими слетаться на кровавое пиршество ворон.

Каким бесконечно долгим казался пионеру момент до нанесения удара.

Как плавно, но постепенно ускоряясь, опускалась секира на правую руку красивой, истерзанной женщины. Удар, тихий вскрик и брызги алой крови, попавшие на красную кожу высоких сапог штатного ката.

У Олега рвет от этого зрелища, и он начитает реветь. А палач снова поднимает топор — на сей раз уже чуть быстрее… Мальчишке даже самому хочется, чтобы подобный кошмар скорее закончился. Но вот снова падает лезвие грубой гильотины… На сей раз падает отсеченная нога с почерневшей от копоти факела и багровыми волдырями на подошвах. А крови хлещет еще больше, перекошенное цвета вишни лицо мамы бледнеет… На нем появляются синие пятна. А колесо с легким скрипом вращается и уже отлетает отсеченная почти по бедро левая нога. Отрубленная конечность даже несколько раз дернулась в конвульсии.