Печаль

Старик метался из угла в угол, тщетно пытаясь себя развлечь и отвлечь. Наконец, он пришел в себя; день для кого-то лишь только начинался, но старик был уже сломлен этим днем.

Успокоить себя старик решил с помощью пива, которое так хорошо помогло ему вчера. Спустившись, он увидел всю ту же картину, какую видел вчера, позавчера, месяц назад, год: хозяин продолжал пить в одиночестве, иногда поглядывая на других и переговариваясь с такими же, как он, людьми; вечно спешащие семья, радостные дети, бегущие наперегонки к морю…Казалось, что жизнь не замечает призрака смерти, что она продолжает течь своей чередой, не оглядываясь назад и не замечая того, что когда-нибудь все может закончиться.

Старик оглядел их всех, и среди них заметил того самого немца, с которым он разговаривал вчера, и его сына. Они играли в шахматы, и старик неожиданно медленно, озираясь, пошел к ним. Его привлекали шахматы: они были похожи на реальную жизнь. В молодости это был, пожалуй, единственный его шанс спасти себя от муки одиночества. Среди других шахматистов

В молодости старик неплохо играл в шахматы. Каждая новая победа была для него подлинным счастьем и радостью, каждое новое поражение — сильным ударом, из-за которого он бросал эту игру, чтобы потом вновь вернуться к ней.

Немец не заметил старика, стоявшего около него. Он был удивлен тому, как его сын быстро освоил эту игру.

Партия понемногу подходила к логическому завершению. Даже несмотря на то, что мальчик только-только осваивал эту игру, у него было очевидное преимущество, которое еще нужно было реализовать.

Несколько прекрасных ходов белых, подсказанных стариком, привели к тому, что отец, не дожидаясь мата, сдался. Мальчик был счастлив; его первая победа, хоть и с чужой помощью, принесла ему огромное удовольствие.

— Присаживайтесь. — сказал немец не так добродушно, как ожидал старик, — Я удивлен! Удивлен тем, что в здешних краях есть люди, которые хорошо играют. Вы, верно, много играете в шахматы?

Старик улыбнулся не свойственной ему улыбкой.

— Вcю свою юность играл, сейчас иногда, когда время остается, играю. А вы?

— Я работал в шахматном кружке, участвовал в турнирах и сам их организовывал. Не хотите сыграть?

Старик задумался. Он уже хотел было отказаться и уйти к себе, но что-то внутри его заставляло согласиться.

Не дожидаясь ответа старика, немец разложил фигуры на доске и сделал первый ход.

— Откуда вы родом? — спросил немец, украдкой глядя на старика.

— Я местный.

— Местный? Вы — уж простите, если это не так — не очень похожи на местного…

Старик кивнул.

— Это так. Но мне все-таки привычнее называть себя местным

Немец утвердительно кивнул.

— А давно вы в этой гостинице живете?

— Не больше полугода, может, еще на полгода задержусь.

Старик прекрасно разыграл дебют, однако дальше возникли проблемы. И все-таки в эндшпиле старику не было равных

— Прекрасная игра! Вам стоило бы вместо меня учить детей играть в шахматы.

Старик усмехнулся.

— Ну нет уж. В жизни должна быть, по-видимому, цель покрупнее, нежели просто обучать игре в шахматы.

Немец вопросительно поднял брови.

— Например?

Немец смотрел старику в глаза так долго, что, казалось, он глядел в душу старика.

— Подумайте сами: разве можно всю жизнь потратить на то, чтобы обучать игре в шахматы? Потратить всю жизнь на то, чтобы стать, например, гроссмейстером или олимпийским чемпионом, или первоклассным писателем, — все это, несомненно, стоит того. А обычное преподавание?

Немец улыбнулся.

— Да, возможно, вы правы. Но почему не цель всей жизни не может быть маленькой? Я не высказываю сейчас избитую истину о том, что каждый волен выбирать свою цель жизни. Нет, речь не о том. Я говорю лишь о том, что цель может и не такой всеобъемлющей.

— Но для чего же тогда жить, если не ради великих целей? Только представьте, что вы работаете изо дня в день над, например, картинами, и перед смертью понимаете, что этот труд переживет вас и вашу смерть. Великолепное счастье!

— Но ведь если я всю свою жизнь преподавал и помогал детям, разве я не буду испытывать счастье перед смертью?

Старик задумался. Еще никогда никто не говорил с ним «на одном языке», и мысль немца пошатнула его теорию.

— Мне кажется, — продолжал немец — что каждый рождается не для того, чтобы стать великим художником или кем-то другим. Нет, мы находим свою цель, свою задачу в этом мире лишь во время жизни рано или поздно. Осмелюсь спросить, вы достигли своей цели?

Этот вопрос был подобен грому.

— Увы, я старался…

— Дайте угадаю, — перебил немец — старались достичь невозможного, и так не достигли?

Старик кивнул.

— Что же, наверное, вам стоило бы заняться другим делом, а не гоняться за призрачными идеалами.

— Все равно нам не дано познать абсолютную истину. Не дано мне узнать правильно ли я сделал, что пытался, как вы сказали, достичь невозможного или нет.

— Во всяком случае я думаю, что вы бы почувствовали себя лучше, если бы не изводили себя по этому поводу.

Сделав последний ход и поставив мат, старик встал из-за стола и, пожав руку и поблагодарив немца за прекрасный диалог, направился к хозяину. Тот сидел и вновь пил.