Печаль без конца

Ральф даже не заметил его: решительно отбросив все посторонние мысли — о женских бедрах, о девичьей груди, — он направился к дверям в лазарет и вошел туда, осуждая себя, что не сделал этого намного раньше, а потратил уйму времени на осмотр трупа и разговоры. А убийца, небось, давно уже поел, пригрелся, уснул и, быть может, видит светлые сны. Чистые и невинные.

* * *

В больничной палате Ральф первым делом обратился к служителю.

— Слушаю, коронер, — откликнулся тот, повернувшись к Ральфу от женщины с шестью детьми, чьи лица были мелко усыпаны красными пятнами.

— Где сейчас этот… ваш сумасшедший плясун? — спросил Ральф.

— Спит, благодарение Богу.

— Я хочу поговорить с ним.

— Лучше оставить его в покое, коронер. Сестра Кристина только-только утихомирила его своими молитвами. Если разбудить, он снова подымет шум. Пожалейте, коли уж не больных и умирающих, то нас, кто ухаживает за ними.

Произнося это, монах наклонился к маленькой девочке, у которой началась рвота, и брызги попали ему на рясу. Он спокойно отряхнул ее и вытер лицо девочки рукавом. Девочка подняла вверх лицо и заныла, ее мать в отчаянии заломила руки.

Ральф нахмурился: да, всем здесь явно не до него с его расследованием. Подумаешь, убийство! У них у всех свои беды… И у безумца, кого он хочет разбудить, тоже. Только он никакой не безумец — со всей определенностью простучало вдруг в голове у Ральфа. Несмотря на все песни и пляски. И в словах, которые он произносил, несомненно был какой-то свой смысл, хорошо понятный и ему, и, наверное, Томасу. А танец… он был плохо исполнен и не выглядел правдоподобно. Но самое главное — непонятная, однако явная связь между этими двумя людьми: фальшивым безумцем и странным монахом.

Итак, никаких отсрочек — он немедленно допросит того, кто изображает из себя умалишенного. Пускай тот спросонья изображает невесть кого — пусть прыгает на стены, виснет на балках потолка, танцует на койках!

Ральф сжал руку в кулак и потряс им перед прислужником в лазарете.

— Видишь это? Если твой танцор опять начнет свои штучки, я найду способ его надолго успокоить. А сейчас — разбуди его!

Тот недовольно скривился, и поручив монахине заняться женщиной и целым выводком ее детей, двинулся вглубь палаты, позвав Ральфа за собой.

* * *

У палаты для особо тяжелых больных никто не дежурил, и Ральфу это не понравилось, но монах-служитель пожал плечами и сказал, показывая на людей, ожидающих, когда на них посмотрят, выслушают или куда-то уложат:

— Мы не сторожим их, коронер, а пытаемся помочь, насколько в наших силах.

— А что с этим безумным? — У Ральфа был сейчас один интерес. — Кто-нибудь будет изгонять из него беса?

— Сестра Кристина пробует исцелить его. После очередной молитвы он успокоился и заснул. Это хороший признак, так мы думаем, и не хотим ему мешать.

Но Ральф не обратил внимания на этот намек: он уже, как охотничий пес, шел по следу.

— Оставь меня с ним, — сказал он, когда они подошли к койке безумца.

Служитель повернулся и, что-то ворча, ушел.

* * *

Мужчина действительно спал, даже слегка храпел. Если все это опять не было притворством. Так думал Ральф, разглядывая его спокойное лицо: наверное, сон, как и смерть, накладывает на лицо любого преступника печать благочестия.

Тьфу ты! — укорил он сам себя. — Я, кажется, начинаю выражать свои мысли так же, как эти пустобрехи-поэты, дружки моего брата.

Он продолжал вглядываться в спящего. Нет, он не похож на того, кто в прошлом был преступником: ноздри не вырваны, оба уха тоже в целости. Правда, нос хранит следы перелома. Кем же он был в последнее время? Уличным бродягой? Солдатом?

Ральф нагнулся к его руке, лежащей поверх покрывала. Все пальцы на месте, хотя усеяны многочисленными мелкими шрамами. Определенно, человек неплохо знаком с ножами и другими острыми предметами. А может, перед тем, как сорваться с круга, он был добропорядочным ремесленником?

Мужчина пошевелился, перевернулся с бока на спину. Знака крестоносца у него на одежде не было, и вообще ничто не указывало, что он бывший воин. Верхняя одежда со складками вокруг горла и капюшоном напоминала монашескую, вместо пояса была веревка. Ткань грубая, потертая и грязная. Никакого указания на принадлежность к какому-либо монашескому ордену тоже не было.

Судя по багровому цвету лица, можно было вполне предположить, что человек либо отдавал немалую дань вину, либо провел много времени в южных краях. А возможно, и то, и другое вместе. Быть может, он был одним из тех странствующих проповедников вроде Петра Пустынника, кто склонял мужчин, женщин и даже детей к походу в Землю обетованную, чтобы они там воевали — с помощью своих посохов, кулаков и веры — против неверных и по большей части погибали или попадали в плен и становились рабами. Петр Пустынник, как и многие его подражатели и ученики, избежал, слава Богу, этой участи.