Печаль без конца

Она еще некоторое время молча смотрела на безмерно утомленное лицо Уолтера, подавляя в себе желание задать еще несколько вопросов — правда, без особой надежды на удовлетворяющие ее ответы, — и потом решила оставить его в покое. Из общения с ним она вывела почти твердое заключение, что эти двое не могут быть убийцами. Как и брат Томас. Хотя у них у всех имеются какие-то свои тайны, которые остаются нераскрытыми. Ох, как ей надоели эти тайны! Как они беспокоят, чтобы не сказать — пугают ее! Почти так же, как само убийство.

Надо отыскать убийцу! Если бы она могла как-то помочь в этом Ральфу!

ГЛАВА 30

Примерно в то же время Томас также направлялся к лазарету. В груди клокотала обида, злость, стыд. Первое относилось больше всего к Ральфу, остальные чувства распространялись на самого себя. Они, эти чувства, ускоряли шаг, лицо и тело сделались влажными, несмотря на холодный ветер, и Томас с кривоватой усмешкой подумал, что если он сейчас подхватит сильнейшую простуду и, чего доброго, отдаст Богу душу, то это будет весьма некстати, хотя бы потому, что эта самая душа находится пока еще в лапах Дьявола и никак не вырвется из них.

Он не выполнил предписание своей настоятельницы уделить немалую часть времени молитве, которая принесет успокоение, его что-то подняло с колен — успокоение не наступило, и вот он мчался по монастырскому двору.

Что я наделал только что? — стонал он в душе. Зачем дал настоятельнице ключи к секретам, которые не имел права разглашать? И как я смогу примириться с Ральфом, не открыв ему хоть что-то похожее на правду? Разве его устроят выдумки? И разве это честно с моей стороны? Чем я тогда буду отличаться от тех безумцев или полубезумцев, которых он уже выслушивал?.. Уж лучше, наверное, — пришел он к нелепой мысли, — сидеть и дальше под замком — с такого и спрос иной: на мне — подозрения. Но теперь я снова на свободе, а значит, невиновен и должен как-то эту невиновность подтвердить. Но как?..

Плотные тучи нависли над Тиндалом, серые, словно камень его стен. Томас остановился, обратил лицо к небу, прикрыл глаза. Он ощущал, как чувства перемежаются в нем, переходят одно в другое: тоска в злость, злость обратно в тоску. Вместе же они образуют отчаяние.

Из туч пролился дождь, его капли хлестанули по лицу. Томас опустил голову, зашагал дальше. Он вспомнил вдруг, что подняло его с колен и направило сюда, кроме желания приступить наконец к привычной работе: он хотел найти одного человека и поговорить с ним. Да, поговорить с тем, кто указал на него осуждающим перстом и тем самым если не прямо, то косвенно навлек подозрение, а то и обвинил в преступлении. Может, этот безумец, или кто он там есть, и был убийцей? И поэтому ему необходимо найти кого-то и навлечь на него подозрения. Вот он и нашел — его, Томаса… Впрочем, безумец ли тот человек — большой вопрос. Что-то в нем, в его поведении, даже в его плясках и песнях заставляет думать, что он притворяется, лицедействует. Может, он из бродячих лицедеев? Хотя — нет, в его путаных речах проглядывает незаурядный ум, даже некая ученость… А в общем, кто его знает? Все в этом мире покрыто мраком неизвестности…

Томас толкнул калитку, за которой начиналась дорожка, посыпанная гравием и ведущая прямо к лазарету, поглубже надвинул на лицо капюшон. Сейчас он первым делом отыщет этого человека и поговорит с ним. Если тот действительно не в своем уме, Томас оставит его на попечение Кристины и самого Господа. Но если притворяется… О, тогда Томас вырвет из него признание, зачем тот бросил тень на ни в чем не повинного человека, а если тот заартачится, то свернет ему шею!.. Тут Томас не удержался от ухмылки: зачем сворачивать ему то, что должно пригодиться палачу, чтобы накинуть веревку? Если, конечно, плясун повинен в убийстве…

* * *

У входа в лазарет Томас остановился и прислушался. Обычно в эти предсумеречные часы больные и умирающие притихают, делаются спокойней: больше задумываются, наверное, о жизни и о смерти. То же, по его наблюдениям, бывает и в ранние утренние часы. Возможно, именно в это время Господь больше расположен принимать людские души. А то и сами души испытывают большее умиротворение и желание расстаться с бренным миром.