Печаль на двоих

Здесь, на побережье Саффолка, властвовали только море, небо и завораживающе неуемная игра света на воде. С первого взгляда море казалось серым и плоским, но стоило приглядеться, и становилось видно, как вода переливается сотнями серебряных и золотистых оттенков. Джозефине вдруг почудилось, что перед ней — море ее детства. И возникшее чувство оказалось настолько сильным, что ей пришло в голову: а если родители действительно привозили ее сюда ребенком, о чем она просто не помнит? Но если такого не случилось, то ощущаемое ею родство с природой этого края можно объяснить лишь древними корнями, которые ни время, ни расстояние не способны из нее выкорчевать. «Наверное, — подумалось Джозефине, — это одно из чудес природы, которые определяют твою суть».

Почувствовав, что замерзла, Джозефина развернулась спиной к морю и, ориентируясь на внушительные трубы кирпичного особняка, зашагала назад к поселку.

«Чайная хижина» располагалась в привлекательном одноэтажном белом здании напротив сквера. И балки потолков, и половицы — все здесь свидетельствовало о вековой истории, и, усевшись за столик возле камина, Джозефина тут же почувствовала, как по всей комнате разнесся запах домашней еды. Когда она входила в дверь, зазвенел звонок, однако, судя по всему, хозяйка хлопотала на кухне задолго до того, как Джозефина появилась на пороге.

— Чего изволите, мадам? — спросила хозяйка, вороша угли в камине.

— Чай и пышки, если они у вас есть.

— С джемом или сыром?

— Ни с тем ни с другим — простое маслом.

Хозяйка улыбнулась, и Джозефина сразу догадалась, что сейчас последует.

— С таким акцентом, как у вас, вы, должно быть, не здешняя? — спросила она, сметая со стола воображаемые крошки.

Джозефина едва сдержалась, чтобы не упомянуть о своих корнях, но заводить с хозяйкой длинные беседы ей вовсе не хотелось.

— Нет, не здешняя. Приехала ненадолго. Мой приятель навещает кое-кого в вашем поселке, а я, пока жду его, решила поесть. Думаю, он скоро освободится.

Женщина поняла намек и тут же удалилась на кухню, а Джозефина с облегчением вздохнула. Со своего места ей видны были дома по ту сторону сквера, и, пока Арчи не появился, она достала из сумки конверт и очки и принялась за чтение. Почерк, как справедливо заметил Арчи, был ужасный, но она уже начала к нему привыкать и в его особенностях и причудах теперь разбиралась почти как в своих собственных.

«Джозефина, я так устала, и жизнь мне кажется такой мрачной, — продолжала Марта, и это прямое обращение лично к ней, на которое Джозефина, читая дневник, то и дело натыкалась, ее вновь покоробило. — Я думала: вот будет славно — четыре свободных дня, и пиши сколько тебе вздумается, но моя голова меня не слушается. Меня тянет только к одному — безделью. Мне так хочется рассказать вам о…»

— Вот вам пышки, и масло, и чайник с чаем. — Хозяйка сняла все с подноса и отступила на шаг полюбоваться своими стараниями. — Но вы не заказали ничего сладкого. Я только что испекла чудный пирог с грецкими орехами и корицей. Хотите кусочек?

Джозефина стоически улыбнулась.

— С удовольствием, — ответила она, готовая съесть что угодно, лишь бы хоть ненадолго избавиться от хозяйки.

Джозефина вернулась к чтению, сознавая, что времени у нее в обрез, и жалея, что из-за холода не решилась остаться в дюнах.

«Мне так хочется рассказать вам о том, что во мне — словно слои в горных породах — уже давным-давно накопилось. Я пишу этот дневник целых пять месяцев, а высказала в нем так мало… ничего для вас интересного. Ничтожные, позорные записи ничтожного, бесстыдного человека — высокомерного и не уверенного в себе. Я не могу говорить о своей работе всерьез и даже не могу о ней рассуждать: я просто хочу ее делать, но это не получается — из-за моей собственной несостоятельности, и потому я если и думаю о ней, то не иначе как с легким презрением. Я не могу молиться, как молилась в молодости, — я боюсь, что молитва по каплям размоет мое сердце».

— Я знаю, говорить такое неприлично, но лучше моих пирогов вы нигде в округе не найдете.

Огромный кусок пирога, плюхнувшись у Джозефины перед носом, заслонил ей страницы дневника, и, к ее ужасу, хозяйка уселась прямо напротив.